Marfa Pavlovna Musina-Yurieva

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%84%D0%B0_%D0%9F%...

”Votre letre du 17 de'octobre m'est parvenue exactement, mon cher ami. Elle m’a fait la plas grande peine par la nouvelle que vous me donnez de la mort de M.P.Moussina-Yourieva”.

GEDCOM Note

{geni:about_me} http://annales.info/rus/19/marfa.htm

Марфа Павловна Мусина-Юрьева (май или июнь 1801—1803) — внебрачная дочь императора Павла I.

Ее мать Мавра Юрьева (см. статью Мурзанова в Летописях историко-родословного общества - выложена в документах профиля Мавры Юрьевой (Вакар)) текст статьи см. ниже.

Мурзанов Н. А. «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева». Летописи историко-родословного общества. Москва, №9, 1905

Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева, часть I

Император Александр Павлович, вскоре по вступлении своем на престол, а именно 1 августа 1801 года, дал Правительствующему Сенату два правительственных указа, которые могут дать нашим генеалогам некоторую пищу для размышлений. В первом из этих актов говорилось:

”По точной силе и словам завещания, Его Императорского Величества, любезнейшего родителя нашего, в Бозе почивающего Государя Императора Павла Петровича, всемилостивейше жалуем и возводим девицу Марфу Мусину-Юрьеву в дворянское Всероссийской империи достоинство, повелевая Правительствующему Сенату заготовить на оную жалованную грамоту, в которой и внесть фамилию Мусиных-Юрьевых, герб, по приложенному при сем высочайшей любезнейшего родителя нашего конфирмации удостоившемуся рисунку, с девизою:”Сила Божия в немощи совершается” и потом представить грамоту к нашему подписанию, равным образом герб сей внесть в общий российских дворянских родов гербовник”.

Второй указ заключал в себе следующие слова: ”По содержанию завещания Его Имепраторского Величества, любезнейшего родителя нашего, в Бозе почивающего государя Императора Павла Петровича, всемилостивейше жалуем девице Марфе Мусиной-Юрьевой в вечное и потомственное владение, Псковской губернии Островского уезда, из деревень, купленных у тайного советника графа Андрея Разумовского, 1000 душ, повелевая Правительствующему Сенату о назначении оных учинить надлежащее распоряжение, с тем, чтобы Казенная палата, собирая с крестьян узаконенные оброчные деньги, отсылала оные в Воспитательного дома в Санкт-Петербурге Опекунский совет для умножения процентами до совершеннолетия или до замужества девицы Мусиной-Юрьевой, в которое время имеет она вступить и во владение пожалованных ей деревень. Впрочем, Правительствующий Сенат имеет на назначенные имения заготовить жалованную грамоту и поднесть оную к Нашему подписанию ”.

13 августа того же 1801 года Правительствующий Сенат получил новый указ, которым Государь повелел вице-канцлеру Александру Борисовичу Куракину и генерал-прокурору Александру Андреевичу Беклешову быть попечителями девицы Мусиной-Юрьевой по сему имению.

Правительствующий Сенат, возложив на Псковскую казенную палату сбор с крестьян оброчных денег, и отсылку их в Опекунский совет, приказал палате уведомлять о том одновременно и попечителей. Наблюдение за точным исполнением сенатского указа возложить на Псковское губернское правление.

Во исполнение такого распоряжения Сената, Псковское губернское правление и Казенная палата определили границы владения Мусиной-Юрьевой, назначили к сбору податей голову, старосту и пять человек выборных по желанию и одобрению крестьян. В феврале 1802 года донесли Сенату о взносе в Опекунский совет, собранных за вторую половину 1801 года денег, всего 2000 рублей.

11 апреля 1802 года была подписана Государем Императором жалованная грамота на дворянство Мусиной-Юрьевой, имеющая общее с другими дворянскими грамотами содержание. Приводим описание утвержденного герба Мусиной-Юрьевой: ”Щит разделен на 4 части из коих в 1 и 4 в золотом поле изображен Государственный герб с крестом на нем державного ордена святого Иоанна Иерусалимского. В последних двух частях в серебряном поле находятся две княжеские шапки. Щит увенчан дворянским шлемом и короной с тремя страусовыми перьями. Намет на щите красный и черный, подложенный серебром и золотом. Внизу щита девиз – Сила Божия в немощи совершается.”

Днем раньше утверждения означенной гражданской грамоты, 10 апреля 1802 года, князь Александр Борисович Куракин представил герольдмейстеру Козодавлеву следуемые за изготовление грамоты деньги, причем писал:

”Милостивый государь мой, Осип Петрович, От Ее Императорского Величества, Государыни Императрицы-матери препровождены ко мне по счету Вашего Превосходительства деньги, 357 рублей 50 копеек, следующие за грамоту, изготовленную на дворянское достоинство девицы Марфы Павловны Мусиной-Юрьевой, которые при сем к Вам, милостивый государь мой, препровождаю. Покорно прошу о получении оных меня уведомить. Впрочем, пребываю с совершенным почтением, милостивый государь мой, Вашего Превосходительства покорнейший слуга.”

9 ноября того же 1802 года Высочайше повелено было вместе с князем Куракиным и генерал-прокурором Беклешевым быть попечителем над Мусиной-Юрьевой и действительному тайному советнику Александру Александровичу Саблукову. Когда родилась девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева, чья была дочь, и что послужило поводом к столь щедрому пожалованию ей и дворянства и деревень, установить, к сожалению, на удалось1). Умерла же девица Мусина-Юрьева вероятно в феврале 1804 года 2), что, кажется, может подтвердить данный в 23 день февраля того года Правительствующему Сенату указ: ”Всемилостивейше пожалованные от нас девице Марфе Мусиной-Юрьевой Псковской губернии в Островском уезде 1000 душ, оставшиеся по смерти ее за неимением потомства, выморочными, повелеваем возвратить на основании законов паки в казенное ведомство. О доходах же собранных с сего имения со дня пожалования оного по сие время дано от Нас особое кому следует предписание”.

Н.А. Мурзанов

1)Девица М.П. Мусина-Юрьева была дочь императора Павла Первого от неизвестной по имени отчеству и фамилии женщины, которая по догадке князя А.Б. Лобанова-Ростовского вышла впоследствии замуж за переводчика иностранной коллегии надворного советника Вакара.

Мусина Юрьева родилась в мае или июне 1801 года. В бумагах покойного Н.К. Шильдера есть копия высочайшего повеления Павла I, сообщенного им словесно князю А.Б. Куракину в феврале 1801 года. В этом единственном в своем роде документе говорится, что Павел I, призвав к себе однажды утром в кабинет князя Куракина, объявил ему, что в скором времени, известная ему особа должна разрешиться от бремени, и по всей вероятность двойнею(!).

Если близнецы будут мужского пола, то им следует дать имена (если не ошибаемся) Вакулы и Мефодия. Если же женского, то Марфа и Дария. Дети должны получить фамилию Мусиных-Юрьевых, быть возведены в потомственное дворянство, получить недвижимость и герб с весьма странным (в данном случае) девизом: Сила Божия в немощи совершается.

Предположение Павла I не оправдалось, но распоряжение его, как видно из настоящей статьи, были в точности исполнены… К. Г-В. 2) Она умерла раньше: вот что читаем в письме князя Александра Борисовича Куракина к брату Александру, писанном 11 ноября 1803 года:

Мурзанов Н. А. «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева». Летописи историко-родословного общества. Москва, Вып. 1 (17). 1909

Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева, часть II

В первой заметке нашей о Мусиной Юрьевой были допущены неточности и предположения. В настоящее время удалось выяснить, и с полным основанием определить день смерти Марфы Павловны, лицо ставшее мужем ее матери, а также имя и девичью фамилию последней.

Приводя в настоящей заметке документы, подкрепляющие сделанный нами вывод, нелишним признаем дать и легкий биографический очерк человека, связанного брачными узами с матерью девицы Мусиной-Юрьевой. Кроме того, для полноты заметки,помещаем в конце ее грамоты на дворянское достоинство Мусиной-Юрьевой и рисунок пожалованного ей герба.

7 ноября 1803 года, один из попечителей над имением Марфы Павловны Мусиной-Юрьевой, а именно действительный тайный советник сенатор Саблуков представил министру юстиции П.В. Лопухину для поднесения Государю Императору всеподданнейший доклад свой Его Величеству. В докладе этом Александр Александрович Саблуков говорит следующее:

“Высочайшим указом Вашего императорского Величества от 1 августа 1801 года, всемилостивейше пожаловать соизволили девице Марфе Мусиной-Юрьевой в вечное и потомственное владение, Псковской губернии Островского уезда, из деревень, купленных у тайного советника графа Андрея Разумовского, 1000 душ, с тем, чтобы Казенная палата, собирая с крестьян узаконенные оброчные деньги, отсылала оные в Воспитательного дома в Санкт-Петербурге Опекунский совет для умноженияпроцентами до совершеннолетия или до замужества девицы Мусиной-Юрьевой, в которое время имеет она вступить во владение пожалованных ей деревень. Во исполнение чего, имение за ней укреплено было, и Псковская казенная палата доходыс оного доставляла в Санкт-Петербургский Опекунский совет. Получено поныне 10 000 рублей, кои и обращаются в процентах по сохранной казне.

Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьевна прошедшего сентября в 17 день скончалася и после нее никакого потомства не осталось, а потому оставшееся после нее имение по силе узаконения, как то Уложенья 17 главы 45 пункта Инструкции канцелярии конфискации 1730 года 7 пункта и Высочайшего Вашего Императорского Величества ноября в 26 день 1801 года, состоявшегося указа, по мнению моему, с каковым и определенные к сему же имению обще со мною попечители вице-канцлер князь Куракин и генерал от инфантерии Беклешов согласны, яко выморочное и должно поступить в казенное ведомство. Как же в том уложенном пункте между прочим изображено, чтоб за таковые именья давать из государственной казны по их душам в монастыри, смотря по строению, - то Беклешов, основываясь на сем узаконении, полагает, что под названием монастырских заведений близко разуметь можно богоугодные, каков Воспитательный дом; а вследствие того, и собранные с сего недвижимого имения доходы, по мнению его, должны принадлежать в капитал Воспитательного дома. Тем паче, что на содержание девицы Мусиной-Юрьевой из сих доходов ничего употребляемо не было.

Сверх сего имеется у меня о возведении в дворянское достоинство девицы Марфы Павловны Мусиной-Юрьевой жалованная грамота за Высочайшим Вашего Императорского Величества подписанием в 12 день апреля 1802 года данным*), то не благоугодно ли будет повелеть оную грамоту для хранения отдать в сенатский архив.

Всемилостивейший Государь, все сие осмеливаюсь всеподданнейше представить на благоусмотрение Вашего Императорского Величества и буду ожидать Высочайшего указа. ”

В сопровождавшем этот доклад письме князю Лопухину Саблуков, между прочим, писал:

“В оном докладе объяснил я мнение А.А. Беклешова о деньгах, поступивших в доход с того имения, чтобы оные отдать в пользу Воспитательного дома, но я со своей стороны нахожу: не свойственнее ли было оный капитал покойной девицы Мусиной-Юрьевой предоставить в пользу матери ее и сим оказать ей милость, тем паче, что она сама, будучи в живых, если бы имела о том понятие, могла бы оный капитал употребить или на свои издержки, или отдать своей матери. Но сего моего мнения не осмелился я поместить в доклад, а прошу Вас, милостивый государь, при поднесении оного всеподданнейше доложить о сем Его Императорскому Величеству”.

• ) Допущена в докладе описка: грамота подписана 11 апреля.

М.

Результатом доклада и письма Саблукова явился указ Правительствующему Сенату от 23 февраля 1804 года, о возвращении в казенное ведомство пожалованных девице Мусиной-Юрьевой крестьян, законченный словами:

“О доходах же собранных с сего имения со дня пожалования оного по сие время дано от Нас особое, кому следует, предписание”.

Вот в чем заключалось это особое предписание, явившееся, как можно думать, следствием соглашения с Вдовствующей Государыней Императрицей Марией Федоровной.

На другой день, по подписании указа Сенату, то есть 24 февраля 1804 года, Государь Император Александр Павлович подписал и отправил к Августейшей Матери следующую записку:

“По кончине девицы Мусиной-Юрьевой, никаких наследников не имеющей, недвижимое имение на законном основании поступило в казенное ведомство; собранные же с оного имения доходы и на оные проценты, имеющиеся в Опекунском совете, сходственно воле Вашего Императорского Величества, прошу отдать матери умершей”.

25 февраля того же 1804 года Государыней Марией Федоровной было дано повеление Опекунскому совету о выдаче означенного капитала.

Вот полный текст этого документа:

“Санкт-Петербургскому Опекунскому совету: препровождая при сем для хранения подлинную записку Императора, любезнейшего моего сына, всходствие оной повелеваю: обращающийся в сохранной казне капитал, составленный с дохода с имения покойной девицы Мусиной-Юрьевой, и с накопившимися на оный по день выдачи процентами, выдать ее матери надворной советнице Вакар.

Подпись Мария В Санкт-Петербурге, февраля 25 дня 1804 года”

Когда мать девицы Мусиной-Юрьевой вышла за надворного советника Вакара установить не удалось, но приводимые ниже сего акты дают повод думать, что бракосочетание произошло едва ли не в феврале 1803 года.

Дело в том, что в этом месяце появился чрезвычайно интересный по форме документ: ВЫСОЧАЙШЕЕ повеление, объявленное Правительствующему Сенату министром юстиции Дмитрием Прокофьевичем Трощинским и утвержденное, вдобавок, собственноручно Государем Императором.

Вот каков вид этого, - единственного, кажется, - документа:

“Быть посему, Александр

В Сибурге, февраля 3, 1803 года Его Императорское Величество Всемилостивейшее пожаловать изволил служащего при делах генерал-рекетмейстера переводчиком коллежского асессора Вакара в надворные советники.

Подпись Дмитрий Трощинский»

Второй документ – это выпись из метрических книг, С. Петербургской приходской Римско-католической церкви, святой девы и великомученицы Екатерины.

Приводим его в переводе с латинского:

“1804 года января, 16 дня, преосвященнейший и почтеннейший господин Моглиевского архиепископа коадъютор, Годаренский епископ и римско-католической духовной коллегии член, Бениславский, крестил младенца Александра, рожденного декабря в 30 день прошлого 1803 года, сына законных супругов надворного советника Алексея Вакара и Мавры, урожденной Юрьевой; восприемником удостоил быть его величество Государь Император Александр Первый, а от имени его величества присутствовал его Высокопревосходительство, двора Его Императорского Величества обергофмейстер, орденов Александра Невского и святой Анны первой степени кавалер, Ордалион Александрович Торсуков; восприемницею же была ее сиятельство, графиня Мария Зубова, урожденная княжна Любомирская”.

Наконец, помещенное ниже письмо Вакара к министру юстиции Ивану Ивановичу Дмитриеву вполне подтверждает наше предположение, о времени вступления матери Марфы Павловны в брак с А.Г. Вакаром.

Достаточно, кажется, выяснив происхождение Марфы Павловны Мусиной-Юрьевой, можем добавить, что в распоряжении действительного статского советника Е.С. Шумигорского имеется портрет ее матери, госпожи Вакар, который будет воспроизведен при одном из трудов Евгения Севастьяновича. Портрет этот снят с супруги Алексея Григорьевича Вакара в сорокалетнем уже ее возрасте.

Почему при отыскании мужа для матери девицы Мусиной-Юрьевой выбор пал на Вакара, нам неизвестно.

А.Г. Вакар, дворянин по происхождению, первоначально находился в польской военной службе, где получил чин ротмистра.

В 1798 году, 24 января, Вакар подал генерал-прокурору князю Куракину прошение об определении его в русскую службу.

Следствием такого ходатайства Вакара было то, что князь Алексей Борисович отдал приказ о помещении его, Вакара, переводчиком в комиссию составления законов Российской Империи. Оказалось, однако, что в означенной комиссии вакансий для переводчика не было, тогда Вакар подал 27 февраля новую просьбу, с приложением перевода с Польской конституции 1789 года, сделанного им по поручению комиссии для испытания его способности в течение одного часа. Вместе с тем, Алексей Григорьевич в прошении своем добавил, что может переводить с латинского и французского языков.

Князь Куракин отнесся к начальству юстиц-коллегии с предложением определить Вакара на должность переводчика в Департамент римско-католических дел.

Так, к архиепископу Могилевскому Сестренцевичу князь Куракин писал:

“Препоручаю в милостивое покровительство Вашего преосвященства подателя сего, польской службы ротмистра Вакара, который переводить может с латинского и польского языков на русский, прошу Вас милостивый государь мой, определить егов Департамент римско-католических дел на вакансию переводчика, каковою милостию к нему одолжить изволите и того, который с истинным почтением навсегда честь имеет быть

Вашего преосвященства Милостивого государя моего Покорнейшим слугою”

19 марта 1798 года был получен князем Куракиным ответ:

“Сиятельнейший князь! Милостивый государь! Вследствие высокопочтеннейшего Вашего сиятельства письма, от 15 сего марта ко мне последовавшего, относительно помещения польской службы ротмистра Вакара на состоящую в Юстиц-коллегии, Римско-католическом департаменте переводчицкую вакансию, по знанию им латинского, российского и польского языков, имею честь Вашему сиятельству ответствовать, и сим уведомить, что я бывший предварительно о таковом Вашего сиятельства соизволении извещен через господина прокурора Скржендаевского, предложил коллегии упомянутого Вакара в означенную вакансию принять, и на утверждение в том звании представить Правительствующему Сенату, ибо для меня всегда лестно, есть и будет, исполнять Вашего сиятельства приказания.

Впрочем, с глубочайшим высокопочитанием и преданностью имею честь быть Вашего сиятельства Милостивого государя Покорнейший слуга Архиепископ Ст. Сестренцевич”.

Определенный 30 апреля 1798 года переводчиком Государственной юстиц-коллегии в Римско-католический департамент, А.Г. Вакар прослужил там почти два года.

26 марта 1800 года, по указу Правительствующего Сената, Вакар был переведен к генерал-рекетмейстерским делам.

Произведенный 28 декабря 1798 года в титулярные советники, Алексей Григорьевич Именным Высочайшим Указом был пожалован: 14 октября 1801 года в коллежские асессоры, а 13 февраля 1803 года – в надворные советники.

Прослужив при генерал-рекетмейстерских делах до 1809 года, Вакар просил о награждении его следующим чином, но так как переводческая должность не давала ему права на получение такой награды, то он 14 апреля подал на Высочайшее Имя просьбу об увольнении его от означенной должности для определения к другим делам.

29 апреля 1809 года надворный советник Вакар был, согласно прошению, уволен от должности переводчика и почти год не занимал никакого служебного места.

Находясь при делах генерал-рекетмейстера, Алексей Григорьевич кроме прямых своих обязанностей по званию переводчика с латинского и польского языков, исполнял обязанности экспедитора по малороссийским и польским делам и с 25 октября 1804 года по 5 марта 1808 года должность переводчика немецких дел.

Первого февраля 1810 года Вакаром было подано министру юстиции И.И. Дмитриеву прошение об определении к месту. В прошении этом он, между прочим, писал: “Лета мои, способности и по наукам, и по службе приобретенные, а наипаче благодарность за многие щедроты Монаршие, мне и семейству моему оказанные, не дозволяют мне отстать от оной просьбы моей, и жить уже втуне, без службы и трудов по оной.

Хотя все сии поводы и достаточны, суть к снизысканию благосклоннейшего уважения просьбы моей, в добродетели и справедливости Вашего превосходительства, но я побуждаюсь еще объяснить и то, что подобное место *) в 1803 году Высочайшим Именем через бывшего господина министра уделов Трощинского, предлагаемо мне было, которого по тогдашним обстоятельствам моим и не имея довольно опытности в делах, принять не мог.

И так ныне, от Вашего превосходительства зависит исполнить таковое Монаршее Благосоизволение и, наконец, оказать справедливость прежней службе моей”.

В заключение, Алексей Григорьевич просил “ускорить сию милость, столь долго ожидаемую, которая, открыв новый путь к подвигам, служить, доколе лета и силы дозволят, соорудить неизгладимый памятник признательности в сердцах всего семейства моего высокой особе Вашей”.

4 февраля 1810 года Иван Иванович Дмитриев приказал объявить Вакару, чтобы он, избрав место, просил о помещении, а 11 марта того же года состоялся приказ об определении его, согласно желанию, в Департамент министерства юстиции на свое содержание.

На ходатайство Вакара о награждении до определения к месту, чином коллежского советника за выслугу лет, 20 марта высочайше повелено было:

“Ожидать конфирмации поднесенного доклада”.

В первых числах октября 1810 года, Алексей Григорьевич был определен в Могилевскую губернию губернским прокурором, а 13 марта министр юстиции И.И. Дмитриев получил от него следующее письмо:

“Ваше высокопревосходительство, Милостивейший государь! Со времени служения моего под высоким начальством Вашим, - и в Департаменте, и ныне губернским прокурором, я мог бы называться счастливым! – Ведя себя прямою дорогою службы избегнул и здесь в Могилеве многих неприятностей, кои причинял и причиняет здесь дух партий и раздора; но должен изъяснить Вашему высокопревосходительству, что при всем том, я страдаю: что служу – даже не имея в виду никакой награды.

Чин надворного советника получил я от милости Государя Императора по случаю женитьбы моей…, один год прослужив коллежским асессором; ныне же девятый год служа надворным советником, за столь сугубую выслугу лет, и за отличную бывшего начальника моего, господина сенатора Бороздина рекомендацию, - в следующем мне чине по справедливости – встречаю препятствия.

Ваше высокопревосходительство были уже раз предстателем моим у Высочайшего Престола; - при отправлении моем в сию должность. Обнадежить меня еще соизволили оным покровом своим; но по-видимому, бывшие тогда препятствия и теперь не миновали. Как же исправляю должность прокурора, известно отчасти и Вашему Высокопревосходительству; ссылаюсь, впрочем, на господ губернатора, чиновников, дворянство, а даже на самых несчастных узников: - всякому отдаю, что кому следует, - а последних одеваю и кормлю по мерам и возможностям моим.

Засим что ж делать и к кому осталось мне прибегнуть ежели не паки и паки молить у столп ваших в ободрение служения моего? Не для себя об оном молю: я отец шестерых живых детей; сострадаю доброй жене моей, которая слишком много чувствует сие уничижение наше.

Милостивый государь! – дали место, дайте ж и дух к исправлению обязанностей оного! – так поступает Всевышняя Благодать: - кто же более Вас достоин подражать оной?

Прославляя бессмертное и любезное всем имя Ваше, с глубочайшей благодарностию, имею счастье пребыть

Вашего высокопревосходительства Обязанный и нижайший слуга Алексей Вакар Февраля 28, 1811 года Могилев”

• (чину и способностям его соответственное)

Приведенное письмо министром приказано было оставить без ответа.

31 августа 1811 года Вакару было объявлено монаршее благоволение; 7 декабря того же года министр Юстиции И.И. Дмитриев изъявил ему признательность свою за усердие и деятельность по должности Могилевского губернского прокурора, а через год по случаю неполучения от него никаких донесений с июня по декабрь месяц 1812 года, даже по очищению Могилевской губернии от неприятеля, Вакар был причислен к герольдии.

После того, надворный советник Вакар, рапортом от 9 декабря 1812 года доносил министру юстиции, что по приближении неприятеля к Могилеву, он готов был с семейством своим выехать из города и 6 июля уведомил о том гражданского губернатора графа Толстого, который однако же обнадежил его, что опасности нет еще. На другой день, то есть 7 числа поутру, собрались к губернатору все чиновники. Некоторые просили позволения выехать, а другие лошадей, как для дел, таки для себя, и именно губернский почтмейстер Кржижановский, и директор гимназии Цветковский. Но губернатор в том отказал, уверяя о безопасности и скором прибытии корпуса генерала Раевского. В вечеру того же самого дня Вакар, будучи у председателя Первого департамента Главного суда, Милькевича, у коего случился и поветовый маршал Маковецкий, узнал от сего последнего, что неприятель находится в его имении, отстоящем от города в 13 верстах. Донесли о том губернатору, но он отозвался, что пока не получит от Главнокомандующего армии по сему предмету повеления, до тех пор не должен выезжать из города, а между тем, для разведания послать полицмейстера. Когда ж 8-го июля приведен был взятый полицмейстером в плен французский шоссер, когда уже губернатор удостоверился о скором нападении неприятеля на город, и, по просьбе артиллерии полковника Грессера, позволил Вакару выехать из города, Вакар не успел добежать до двора, как уже началось под городом сражение, а по выезде из дома повстречал на улицах и неприятеля. – Почему принужден был возвратиться в дом, который запер для спасения от грабительства. К нему пришли оставшиеся в городе почтмейстер Кржижановсский, директор гимназии Цветковский, советник правления Трубчинский, губернский стряпчий Иванов, и возвращенный с пути неприятелем губернский землемер Еремеев, у которого ограблены и все губернские планы. Чиновники эти все советовались с прокурором, что делать, так как некоторым из них было предложено идти навстречу неприятельскому фельдмаршалу. Прокурор от сего отказался, говоря, что сам не пойдет, а будет ожидать призыва, - на что и те чиновники согласились. После сего, Вакар вышел из дому и видел везде французского фельдмаршала Даву, которому велено было кричать УРА и ВИВАТ НАПОЛЕОНУ. Однако ж, никто сего не исполнил, кроме встречавших фельдмаршала: могилевского маршала Маковецкого, быховского маршала Крогера и судьи Стаховского. – Потом, когда фельдмаршал находился на рынке и требовал доставить для армии хлеба и говядины, то бывший тут же маршал Крогер, увидев Вакара в числе народа, кричал– ему, чтобы приблизился к фельдмаршалу, почему он и принужден был это выполнить. Фельдмаршал спрашивал у него, сколько может доставить припасов. Но как Вакар от сего отказался, то фельдмаршал, рассердясь, приказал своему генералу, чтобы жители пекли хлебы, для сбора коего назначены были судья Стаховский и учитель гимназии Жуковский. При возвращении же Вакара в дом, маршал Крогер, остановив его на дороге, сказал ему, что он будет комиссионером; но прокурор просил не представлять его в эту должность.

На другой день, то есть 9 числа, привезены в город, захваченные французами в деревнях: помещик Яншин, с женою, действительный статский советник Левашов, коллежская советница Паскевичева, подполковник Казанович, с сыном, надворный советник Гагельштром, с семьей и смотритель богоугодного заведения Санковский. Маршал Крогер рекомендовал их фельдмаршалу, отзываясь о Гагельштроме, что он русский шпион, который, равно полковник Казанович и смотритель Санковский, были по повелению фельдмаршала арестованы, а прочим позволено выехать. По отправлении же фельдмаршала в поход, приказано было Казановичу и Санковскому следовать в свите его. Между тем 11го числа поутру, все чиновники и дворяне, в городе оставшиеся, Могилевским маршалом Маковецким представлены были фельмаршалу, который говорил речь, изъясняя в оной, между прочим, удивление свое, что в Могилевской губернии не находит того энтузиазма и польского духа, который видел в прочих губерниях. Председатель Второго департамента Главного суда Лускина многократно перебивал речь уверением, что и в Могилевской губернии есть польский дух; 12 числа председатели Милькевич и Лускина прислали в дом Вакара нарочного, приглашая его в дом Лускины. Тут объявлено было ему предписание фельдмаршала, чтобы они, Милькевич и Лускина, учредили из себя и маршала Маковецкого администрацию, пригласив к заседанию в оной и прокурора, и немедленно занялись бы снабжением армии всем нужным. Председатели сказали Вакару, что они намерены сие исполнить, предположив сделать сбор с имений одних только российских помещиков. Вакар из собрания вышел, и более не показывался, сказавшись больным, а вскоре после услышал, что открыта новая комиссия, для управления всей губернией, в которую назначены членами председатели Лускина, Милькевич, марашалы Маковецкий и Нитославский, бывший председатель Главного суда Милаш и быховский и окинский подкомории Потопович и Слежановский.

Перед выездом фельдмаршала Даву в поход, велено было в воскресение собраться в католической церкви, под предлогом сбора на раненных. Напротив того, после обедни, председатель Лускина, как губернский комиссар, от имени фельдмаршалавелел всем присягать Наполеону на верность, какова присяга и в других церквах была принимаема: в греческой – комиссаром Маковецким, а в Лютеранской – комиссаром Нитославским. Во время службы было велено на ектении поминать Наполеона. От самого алтаря до дверей стояли в два ряда вооруженные солдаты и производим был барабанный бой. Вакар до начатия еще присяги ушел домой, но из оного был призван в церковь посланными. На поданном ему присяжном листе он подписался следующим образом: ”в том, что не буду вредным, подписуюсь, - имя и фамилия”, но чина и звания не подписал, потому что при всяком удобном случае, обязан был служить своему законному Государю. Председатель Лускина, видя сие, сказал, что он не то написал, что другие подписывают, - но прокурор отозвался, что он подписал то, чего требовал фельдмаршал.

По учинению всеми жителями присяги, на другой день, то есть 22 июля, фельдмаршал выехал в поход, место же его заступил князь Понятовский и определил губернатором генерала Пакоша. 28 числа в католической церкви подписана была Конфедерация, согласная с таковою же варшавскою, причем, председатель Лускина говорил речь. Губернская комиссия старалась о подписке сей конфедерации и в поветах. Между тем, российские ордена в Могилеве все с себя сняли. Князь Понятовский со всеми его окружающими квартировал в доме Лускины; и когда выступил в поход, - присланный генерал-губернатором дивизионный генерал маркиз Далорна также остановился в доме Лускины, а потом перешел в дом губернатора. – Со стороны комиссии наряжены были, будто от имени дворянства, делегатами для подписания присяги и акта Конфедерации Наполеону: некто Прозор, коего имение, как Вакар слышал, было два раза секвестровано за измену, полковник бывший польской службы Киркор и польский ротмистр Собанский. 2 августа был дан, якобы от дворянства, бал для именин Наполеона, куда приглашен был и капитан Черноевич, привезенный из Шклова с семьею, за то, что будто бы у него скрывались казаки.Этот бал сделан был председателем Лускиной, с помощью некоторых дворян. По случаю сего бала, зажжена была иллюминация и сочинены учителем гимназии Жуковским стихи.

6 августа прибыл в Могилев интендант французской армии Фескет и привез декрет Наполеона об учреждении новой губернской комиссии, в которую определены членами: председатель Лускина, статский советник Цехановецкий, статский советникГолынский, Рогачевский маршал Пузына и граф Струтинский, а председатель Милькевич сделан генеральным секретарем комиссии. Подпрефектами определены поветовые маршалы, кроме Оршанского и Бабиновецкого поветов, в коих велено быть подпрефектами тамошним поветовым судьям, - в первом – Василевскому, а в последнем – Рогозе. Мэром города Могилева назначен был подкоморий Венцлавович и в асессоры к нему – Домбровский и Ковзан. – Тем же декретом было велено учредитьнациональную гвардию и жандармов. Лускина и Маковецкий с особенным рвением старались скорее это исполнить, набирая для того посредством угроз и уговоров молодых дворян. Многие из них по выступлении в поход разбежались. Из числа таковых, 10 человек Вакар скрыл в своем доме.

12 октября прокурор Вакар был потребован к маркизу Далорну, который, узнав от него о порядке наблюдаемом российским правительством, равно о распоряжениях его по разным предметам, объявил, что он обязан восстановить в Могилеве присутственные места и чиновников, по повелению Наполеона, вследствие чего и Вакар назначается прокурором. Последний отказывался от такого назначения, отговариваясь незнанием французского порядка и законов; однако за всем тем, маркиз Далорна настоятельно утверждал, что он будет прокурором. 24 октября Вакар был вторично призван к маркизу, у которого в тот день было собрание. Между присутствовавшими находились оба председателя и граф Струтинский. Маркиз объявил Вакару, что они советуются об открытии присутственных мест. Председатель Лускина почти все собрание занял тем, что домогался быть при прежней своей должности. Когда из собрания все, кроме председателя Мельковского выехали, то маркиз вновь – предъявил требования Вакару занять должность прокурора, - на что есть воля Наполеона, повелевшего всех чиновников восстановить по-прежнему. Но Вакар решительно от этого отказался, говоря, что Российский Император имеет все право на его верность и преданность.

После сего, 27 октября, маркиз прислал к Вакару формальное письмо, о том же прокурорстве. Так как носились уже слухи о ретираде неприятеля, то Вакар решился медлительностью спастись о возлагаемого на него дела. Вышло так: маркиз отлучился в уезды, а Вакар 4 ноября заболел горячкою, во время которой болезни неприятель из Могилева бежал, а 12 числа в город вступили российские войска под командой генерала-адьютанта Ожаровского, но вскоре прибыл генерал-лейтенант Шепелев, который управлял в Могилеве временно и гражданской частью. Генерал Шепелев присылал к больному Вакару адъютантов своих и дежурного полковника, а 1го декабря Вакар и сам был у генерала и говорил с ним о делах и чиновниках, объявляя, что дела все должны быть целы, кроме дел губернского правления, коих не успели вывезти (однако и они были собраны и помещены в архив), а канцелярские служители и секретарь губернского правления спаслись бегством. Генерал Шепелев из чиновников Лускине и Крогеру запретил выезд из города. Заключил свое донесение Вакар тем, что он потерпел от неприятеля убытки на 64/т рублей; содержал большой постой, не имея сам пропитания; что во время нахождения в Могилеве неприятеля, некоторые казенные имения интендантом, с помощью секретаря его, учителя Жуковского, отданы разным лицам в аренду и деньги за оные взяты вперед; что председатель Лускина, во время управления его комиссией,обнаружил себя неприятелем России; что Могилевский архиепископ Варлаам сам подписал присягу и Конфедерацию, а от консистории предписано было привести к такой же присяге и все духовенство; что губернский стряпчий Иванов ни к однойиз сих бумаг не подписывался, а другой губернский стряпчий, Богданович, выехал в Малороссию, куда выехали и некоторые другие уездные стряпчие. Оставшиеся на месте пребыли верны; напротив того, бывший при делах прокурорских коллежский регистратор Носович, по обольщению поляков, вступил в их службу.

Вслед за этим донесением, был получен от Вакара второй рапорт, от 10 декабря. Представляя перевод с речи, говоренной Наполеону в Смоленске одним из делегатов могилевских, литовским обозным Прозором, Вакар объяснял, что кроме делегатов, как он узнал, ездил с ними, без всякого назначения, по своей воле, сын могилевского помещика и подкомория Гордзялковского, имя которого ему неизвестно, и он был представлен Наполеону; по словам Вакара, делегаты не были избираемы, а назначены губернской комиссией, обще с губернатором маркизом Долорна, который принудил к тому помещика Киркора устрашением.

Министр юстиции довел объяснение Вакара до сведения Комитета министров, и, спрашивая разрешения, повелено ли будет после сего числить надворного советника Вакара при герольдии.

Комитет министров, не находя достаточными оправдания Вакара, в том, что он подписал присягу неприятелю и тем менее, что в то же время, как сам он изъявил, могилевский губернский стряпчий Иванов, ни к присягам, ни к другим бумагам не подписывался, - положил: Его, Вакара, как ненадежного чиновника, от службы отставить.

В 1815 году Вакар просил у герцога Александра Виртембергского покровительства к возвращению ему прежнего места с жалованием или же к получению другого соответственного. 7 марта 1815 года герцог Виртембергский, между прочим, писал министру юстиции Д.П. Трощинскому:

“Вакар ищет покровительства, желая оправдаться по предмету обвинения его в невыезде из Могилева во время нашествия неприятельских войск, за что он удален от должности. Я только побуждаюсь признательностью, какую заслужил он усердной прежде всего службой своей под моим начальством, просить для него защиты, если найдете в сем случае невинность.”

Рассмотрев обстоятельства дела, и представленные Вакаром аттестаты прежней службы, Дмитрий Прокофьевич Трощинский 25 марта 1816 года приказал изготовить записку в Комитет министров. Была ли такая записка внесена в Комитет, неизвестно, на составленном же черновике таковой имеется, без обозначения даты, пометка:

“Обождать до удобного времени.”

Кажется, Алексей Григорьевич Вакар так и не поступил более на службу, а прожил до конца жизни в имении, занимаясь сельским хозяйством. Для полноты очерка, приводим текст изготовленной для М. П. Мусиной-Юрьевой, грамоты и рисунок герба.

Данная на дворянство Мусиной-Юрьевой грамота имеет на первой странице во главе, государственный герб: Двуглавого Орла с изображением на груди щита с Георгием Победоносцем. Рамка той же страницы составлена из городских гербов с инициалами, на 4 углах рамки, Императора Александра I – буквы А с короной наверху.

Текст этой грамоты следующий:

“Божиею поспешествующею милостию, Мы, Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель и Государь Иверския, Карталинския, Грузинская и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и Государь Еверский и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем обще и каждому особливо чрез сию Нашу жалованную грамоту, что хотя Мы по Самодержавной от Всемогущего Бога Нам данной Императорской власти и по природной Нашей Милости и щедроте всех Наших верных подданных честь, пользу и приращение Всемилостивейше всегда защищать и споспешествовать им желаем, однако же наипаче к тому склонны, чтоб тех Наших верных подданных и их роды честью, достоинством тако же и особенною Нашею милостью по их состоянию награждать; повышать и надлежащими преимуществами жаловать и во оных подтверждать, которые особенное Наше внимание заслуживают. А посему Мы, и по точной силе и словам завещания Его Императорского Величества, Любезнейшего Родителя Нашего, в Бозе почивающего Императора Павла Петровича, в первый день августа 1801 года всемилостивейшее пожаловали и возвели девицу Марфу Мусину-Юрьеву в дворянское Всероссийской Империи достоинство. Удостоя таковым нашим Высокомонаршим благоволением оную девицу Марфу Мусину-Юрьеву, как по Нашей Императорской щедроте, которую мы для награждения добродетелей ко всем нашим подданным имеем, так и по дарованной нам от Всемогущего Бога Вседержавной власти, Всемилостивейшее соизволили помянутую Мусину-Юрьеву в вечные времена в честь и достоинство нашей Империи дворянства равно обретающемуся в Нашей Всероссийской наследной Империи, царствах, Княжествах и землях прочему дворянству, возвести, постановить и пожаловать, яко же Мы сим и силою сего ее, Мусину-Юрьеву в вечные времена в честь и достоинство Нашей Империи дворянства возводим, постановляем и жалуем, и в число прочего Всероссийской Империи дворянства таким образом включаем, чтобы ей в вечные времена всеми теми вольностями честью и преимуществом пользоваться, которыми и другие нашей Всероссийской Империи дворяне по Нашим правам, учреждениям и обыкновениям пользуются. Для вящего же свидетельства и в признак сей Нашей Императорской Милости и возведения в дворянское достоинство жалуем и подтверждаем ей, Мусиной-Юрьевой, нижеследующий дворянский герб, который удостоен был и Высочайшей ЛюбезнейшегоРодителя Нашего конфирмации. Щит разделен на 4 части из коих в 1 и 4 в золотом поле изображен Государственный герб с крестом на нем державного ордена святого Иоанна Иерусалимского. В последних двух частях в серебряном поле находятся две княжеские шапки. Щит увенчан дворянским шлемом и короной с тремя страусовыми перьями. Намет на щите красный и черный, подложенный серебром и золотом. Внизу щита девиз: Сила Божия в немощи совершается. Чего ради жалуем и позволяем помянутой девице Марфе Мусиной-Юрьевой вышеписанный дворянский герб во всех честных и пристойных случаях, в письмах, печатях, на домах и домовых вещах и везде, где честь ее, другие случающиеся обстоятельства того потребуют, употреблять по своему изволению и рассуждению, так как и другие Нашей Империи дворяне оную вольность и преимущество имеют; и того ради всех чужестранных Потентатов, Принцев и высоких областей Владетелей, такоже графов, баронов, дворян и прочих чинов как всех обще, так и каждого особливо чрез сие дружелюбно просим, и от всякого по достоинству чина и состояния благоволительно и милостиво желаем оной Мусиной-Юрьевой сие, от Нас ей Всемилостивейше пожалованное преимущество в их государствах и областях благосклонно позволить, а Нашим подданным, какого бы чина, достоинства и состояния оные ни были, сим Всемилостивейше и накрепко повелеваем помянутую Мусину-Юрьеву за дворянку Всероссийской Империи признавать и почитать, и ей в том, також и в употреблении вышеозначенного дворянского герба, и во всех прочих, Нашему Всероссийской Империи дворянству от Нас Всемилостивейше позволенных, правах, преимуществах и пользах предосуждения обид и препятствия отнюдь и ни под каким видом не чинить. А для вящего же уверения Мы сию Нашу жалованную грамоту Нашею собственной рукой подписали и Государственной Нашею печатью укрепить повелели. Дана в Санкт-Петербурге, месяца апреля первого на десять дня, лета от Рождества Христова тысяча восемьсот второго, Государствования же Нашего во второе. Александр.

Вице-канцлер князь Куракин.” Н.А. Мурзанов Арсеньев В. С. К статье Н. А. Мурзанова «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева». Летописи историко-родословного общества. Вып. 4 (24). 1910.

В первом выпуске “Летописи историко-родословного общества в Москве” за 1909 год в статье Н.А. Мурзанова “Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева” приводятся интересные биографические данные, касающиеся мужа матери названной девицы – Алексея Григорьевича Вакара, причем на странице 60-той говориться, что Вакар ”кажется, так и не поступил более на службу”.

Для полноты сведений о нем, считаю нелишним привести следующие два документа, находящиеся в архиве Витебского губернского правления и указывающие, что А.Г. Вакар незадолго до 1830 года занял должность редактора Могилевского Дворянства.

В. Арсеньев, Витебск. 4 октября 1909 года.

Копия.

Сиятельнейший князь, Милостивейший государь,

Благосклоннейшее внимание, коего Ваше Сиятельство удостоили меня при представлении в редакторы от Могилевского Дворянства, причислило меня до конца жизни моей к обожателям Особы Вашей; сие ж самое осмеливает принести теперь всенижайшую просьбу, но не формальную:

Происхождение фамилии моей признано дворянским от Могилевского Дворянского Депутатского собрания, утверждено герольдией и герб внесен в высочайше конфирмованный гербовник; многие члены оной служат в штабе и обер-офицерских чинах сотличиями; а другим должно было еще в прошлом году – по способности – определиться; двоих же малолетних сирот намерен был я просить, Ваше Сиятельство, об определении в открывающийся Полоцкий кадетский корпус; почему еще в мае месяце прошлого, 1829 года, подано от меня в Депутатское Собрание прошение: о снабжении их свидетельствами в копиях с определением оного; деньги на Гербовую бумагу доставлены, и всех восьми кандидатов моих происхождение метриками и справками очищено, а в том числе и малолетнего сына моего; но, другой год нет сему делу окончания, хотя я уже неоднократно просил Заступающего место губернского, - господина Могилевского поветового маршала Мержеевского, коего сослужение со мною в Могилеве и прежняя гармония знакомства нашего, казалось, давали мне на то право.

В наступающем августе месяце некоторым из моих кандидатов должно отправиться в Академию для продолжения наук, чего в прошлом году не учинили за неполучением свидетельств; а малолетние – может быть, - удостоились бы милости Вашего Сиятельства в определении их в помянутый кадетский корпус; то я решился уж на дерзкий путь: прибегнуть к высокому покровительству Вашему, зная, что одна строка Вашего Сиятельства предстательства у преданного вам дворянского начальства нашего скорее успеет, нежели самые убедительные просьбы мои, и Могилевское Дворянское Депутатское Собрание не замедлит более своего решения и выдачи с оного копии.

Решился, и к стопам Вашего Сиятельства, повергая сию просьбу мою, имею счастье пребыть навсегда с глубочайшим высокопочитением и неизменною преданностью.

Милостивейший Государь!

Вашего Сиятельства Всепокорнейший слуга Надворный советник и кавалер Алексей Григорьев сын Вакар

На поданном пометки: (№ 249), (№5541), (30 июня 1830 в Калуге), (8 июля в Витебске), (писать о сем господину Могилевскому губернскому маршалу и просить, чтобы просителю доставлено было скорое удовлетворение и донести; если что препятствует, то бы обстоятельство объявить) Июня 1830 года, с. Лешно Бабиновицкого повета.

Копия Управление генерал-губернатора, 9 августа 1830 года, №2335 Могилевского Дворянского Депутатского собрания Выводовой части

Его сиятельству,

Господину генерал-губернатору Витебскому, Могилевскому, Смоленскому и Калужскому, генералу от инфантерии и кавалеру, князю Николаю Николаевичу Хованскому.

Ваше Сиятельство, по поданному прошению от надворного советника Вакара, по предмету выдачи для нескольких сирот его фамилии свидетельств и копии с определения, предложить изволили сделать зависящее распоряжение о скорейшем удовлетворении просьбы господина Вакара, донести между тем какие причины могли препятствовать сему собранию в невыдаче просимых господином Вакаром копий более года.

А по справке значит: Надворный советник, Алексей Григорьев сын Вакар, поданным прошением 1829 года просил Дворянское собрание о причислении однофамильцев своих к роду и поелику на удостоверение происхождения их представленные метрики некоторые не были засвидетельствованы подлежаще консисторией, то Дворянское собрание отправило оные в Белорусскую Греко-Униатскую Духовную Консисторию, от которой по засвидетельствовании, получив в возврат сии метрики, и найдяоные законными, равно, что прибылые лица подлежат к роду Вакаров, Дворянское собрание решением своим 26 июня сего 1830 года сопричислило их к роду и он, Вакар, из определения сего потребное для тех лиц выписи получил 10 июля сегогода, о чем Вашему Сиятельству Дворянское собрание честь имеет донести.

Подпись Правящий должность Губернского Могилевского поветовый дворянства маршал И. Мержеевский

В должности секретаря дворянства титулярный советник И. Кавзан

На подлинном пометка – (12 августа 1830) (№6702) Секретарь

http://annales.info/rus/19/marfa.htm

Марфа Павловна Мусина-Юрьева (май или июнь 1801—1803) — внебрачная дочь императора Павла I.

Ее мать Мавра Юрьева (см. статью Мурзанова в Летописях историко-родословного общества - выложена в документах профиля Мавры Юрьевой (Вакар)) текст статьи см. ниже.

Мурзанов Н. А. «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева». Летописи историко-родословного общества. Москва, №9, 1905

Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева, часть I

Император Александр Павлович, вскоре по вступлении своем на престол, а именно 1 августа 1801 года, дал Правительствующему Сенату два правительственных указа, которые могут дать нашим генеалогам некоторую пищу для размышлений. В первом из этих актов говорилось:

”По точной силе и словам завещания, Его Императорского Величества, любезнейшего родителя нашего, в Бозе почивающего Государя Императора Павла Петровича, всемилостивейше жалуем и возводим девицу Марфу Мусину-Юрьеву в дворянское Всероссийской империи достоинство, повелевая Правительствующему Сенату заготовить на оную жалованную грамоту, в которой и внесть фамилию Мусиных-Юрьевых, герб, по приложенному при сем высочайшей любезнейшего родителя нашего конфирмации удостоившемуся рисунку, с девизою:”Сила Божия в немощи совершается” и потом представить грамоту к нашему подписанию, равным образом герб сей внесть в общий российских дворянских родов гербовник”.

Второй указ заключал в себе следующие слова: ”По содержанию завещания Его Имепраторского Величества, любезнейшего родителя нашего, в Бозе почивающего государя Императора Павла Петровича, всемилостивейше жалуем девице Марфе Мусиной-Юрьевой в вечное и потомственное владение, Псковской губернии Островского уезда, из деревень, купленных у тайного советника графа Андрея Разумовского, 1000 душ, повелевая Правительствующему Сенату о назначении оных учинить надлежащее распоряжение, с тем, чтобы Казенная палата, собирая с крестьян узаконенные оброчные деньги, отсылала оные в Воспитательного дома в Санкт-Петербурге Опекунский совет для умножения процентами до совершеннолетия или до замужества девицы Мусиной-Юрьевой, в которое время имеет она вступить и во владение пожалованных ей деревень. Впрочем, Правительствующий Сенат имеет на назначенные имения заготовить жалованную грамоту и поднесть оную к Нашему подписанию ”.

13 августа того же 1801 года Правительствующий Сенат получил новый указ, которым Государь повелел вице-канцлеру Александру Борисовичу Куракину и генерал-прокурору Александру Андреевичу Беклешову быть попечителями девицы Мусиной-Юрьевой по сему имению.

Правительствующий Сенат, возложив на Псковскую казенную палату сбор с крестьян оброчных денег, и отсылку их в Опекунский совет, приказал палате уведомлять о том одновременно и попечителей. Наблюдение за точным исполнением сенатского указа возложить на Псковское губернское правление.

Во исполнение такого распоряжения Сената, Псковское губернское правление и Казенная палата определили границы владения Мусиной-Юрьевой, назначили к сбору податей голову, старосту и пять человек выборных по желанию и одобрению крестьян. В феврале 1802 года донесли Сенату о взносе в Опекунский совет, собранных за вторую половину 1801 года денег, всего 2000 рублей.

11 апреля 1802 года была подписана Государем Императором жалованная грамота на дворянство Мусиной-Юрьевой, имеющая общее с другими дворянскими грамотами содержание. Приводим описание утвержденного герба Мусиной-Юрьевой: ”Щит разделен на 4 части из коих в 1 и 4 в золотом поле изображен Государственный герб с крестом на нем державного ордена святого Иоанна Иерусалимского. В последних двух частях в серебряном поле находятся две княжеские шапки. Щит увенчан дворянским шлемом и короной с тремя страусовыми перьями. Намет на щите красный и черный, подложенный серебром и золотом. Внизу щита девиз – Сила Божия в немощи совершается.”

Днем раньше утверждения означенной гражданской грамоты, 10 апреля 1802 года, князь Александр Борисович Куракин представил герольдмейстеру Козодавлеву следуемые за изготовление грамоты деньги, причем писал:

”Милостивый государь мой, Осип Петрович, От Ее Императорского Величества, Государыни Императрицы-матери препровождены ко мне по счету Вашего Превосходительства деньги, 357 рублей 50 копеек, следующие за грамоту, изготовленную на дворянское достоинство девицы Марфы Павловны Мусиной-Юрьевой, которые при сем к Вам, милостивый государь мой, препровождаю. Покорно прошу о получении оных меня уведомить. Впрочем, пребываю с совершенным почтением, милостивый государь мой, Вашего Превосходительства покорнейший слуга.”

9 ноября того же 1802 года Высочайше повелено было вместе с князем Куракиным и генерал-прокурором Беклешевым быть попечителем над Мусиной-Юрьевой и действительному тайному советнику Александру Александровичу Саблукову. Когда родилась девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева, чья была дочь, и что послужило поводом к столь щедрому пожалованию ей и дворянства и деревень, установить, к сожалению, на удалось1). Умерла же девица Мусина-Юрьева вероятно в феврале 1804 года 2), что, кажется, может подтвердить данный в 23 день февраля того года Правительствующему Сенату указ: ”Всемилостивейше пожалованные от нас девице Марфе Мусиной-Юрьевой Псковской губернии в Островском уезде 1000 душ, оставшиеся по смерти ее за неимением потомства, выморочными, повелеваем возвратить на основании законов паки в казенное ведомство. О доходах же собранных с сего имения со дня пожалования оного по сие время дано от Нас особое кому следует предписание”.

Н.А. Мурзанов

1)Девица М.П. Мусина-Юрьева была дочь императора Павла Первого от неизвестной по имени отчеству и фамилии женщины, которая по догадке князя А.Б. Лобанова-Ростовского вышла впоследствии замуж за переводчика иностранной коллегии надворного советника Вакара.

Мусина Юрьева родилась в мае или июне 1801 года. В бумагах покойного Н.К. Шильдера есть копия высочайшего повеления Павла I, сообщенного им словесно князю А.Б. Куракину в феврале 1801 года. В этом единственном в своем роде документе говорится, что Павел I, призвав к себе однажды утром в кабинет князя Куракина, объявил ему, что в скором времени, известная ему особа должна разрешиться от бремени, и по всей вероятность двойнею(!).

Если близнецы будут мужского пола, то им следует дать имена (если не ошибаемся) Вакулы и Мефодия. Если же женского, то Марфа и Дария. Дети должны получить фамилию Мусиных-Юрьевых, быть возведены в потомственное дворянство, получить недвижимость и герб с весьма странным (в данном случае) девизом: Сила Божия в немощи совершается.

Предположение Павла I не оправдалось, но распоряжение его, как видно из настоящей статьи, были в точности исполнены… К. Г-В. 2) Она умерла раньше: вот что читаем в письме князя Александра Борисовича Куракина к брату Александру, писанном 11 ноября 1803 года:

Мурзанов Н. А. «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева». Летописи историко-родословного общества. Москва, Вып. 1 (17). 1909

Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева, часть II

В первой заметке нашей о Мусиной Юрьевой были допущены неточности и предположения. В настоящее время удалось выяснить, и с полным основанием определить день смерти Марфы Павловны, лицо ставшее мужем ее матери, а также имя и девичью фамилию последней.

Приводя в настоящей заметке документы, подкрепляющие сделанный нами вывод, нелишним признаем дать и легкий биографический очерк человека, связанного брачными узами с матерью девицы Мусиной-Юрьевой. Кроме того, для полноты заметки, помещаем в конце ее грамоты на дворянское достоинство Мусиной-Юрьевой и рисунок пожалованного ей герба.

7 ноября 1803 года, один из попечителей над имением Марфы Павловны Мусиной-Юрьевой, а именно действительный тайный советник сенатор Саблуков представил министру юстиции П.В. Лопухину для поднесения Государю Императору всеподданнейший доклад свой Его Величеству. В докладе этом Александр Александрович Саблуков говорит следующее:

“Высочайшим указом Вашего императорского Величества от 1 августа 1801 года, всемилостивейше пожаловать соизволили девице Марфе Мусиной-Юрьевой в вечное и потомственное владение, Псковской губернии Островского уезда, из деревень, купленных у тайного советника графа Андрея Разумовского, 1000 душ, с тем, чтобы Казенная палата, собирая с крестьян узаконенные оброчные деньги, отсылала оные в Воспитательного дома в Санкт-Петербурге Опекунский совет для умножения процентами до совершеннолетия или до замужества девицы Мусиной-Юрьевой, в которое время имеет она вступить во владение пожалованных ей деревень. Во исполнение чего, имение за ней укреплено было, и Псковская казенная палата доходы с оного доставляла в Санкт-Петербургский Опекунский совет. Получено поныне 10 000 рублей, кои и обращаются в процентах по сохранной казне.

Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьевна прошедшего сентября в 17 день скончалася и после нее никакого потомства не осталось, а потому оставшееся после нее имение по силе узаконения, как то Уложенья 17 главы 45 пункта Инструкции канцелярии конфискации 1730 года 7 пункта и Высочайшего Вашего Императорского Величества ноября в 26 день 1801 года, состоявшегося указа, по мнению моему, с каковым и определенные к сему же имению обще со мною попечители вице-канцлер князь Куракин и генерал от инфантерии Беклешов согласны, яко выморочное и должно поступить в казенное ведомство. Как же в том уложенном пункте между прочим изображено, чтоб за таковые именья давать из государственной казны по их душам в монастыри, смотря по строению, - то Беклешов, основываясь на сем узаконении, полагает, что под названием монастырских заведений близко разуметь можно богоугодные, каков Воспитательный дом; а вследствие того, и собранные с сего недвижимого имения доходы, по мнению его, должны принадлежать в капитал Воспитательного дома. Тем паче, что на содержание девицы Мусиной-Юрьевой из сих доходов ничего употребляемо не было.

Сверх сего имеется у меня о возведении в дворянское достоинство девицы Марфы Павловны Мусиной-Юрьевой жалованная грамота за Высочайшим Вашего Императорского Величества подписанием в 12 день апреля 1802 года данным*), то не благоугодно ли будет повелеть оную грамоту для хранения отдать в сенатский архив.

Всемилостивейший Государь, все сие осмеливаюсь всеподданнейше представить на благоусмотрение Вашего Императорского Величества и буду ожидать Высочайшего указа. ”

В сопровождавшем этот доклад письме князю Лопухину Саблуков, между прочим, писал:

“В оном докладе объяснил я мнение А.А. Беклешова о деньгах, поступивших в доход с того имения, чтобы оные отдать в пользу Воспитательного дома, но я со своей стороны нахожу: не свойственнее ли было оный капитал покойной девицы Мусиной-Юрьевой предоставить в пользу матери ее и сим оказать ей милость, тем паче, что она сама, будучи в живых, если бы имела о том понятие, могла бы оный капитал употребить или на свои издержки, или отдать своей матери. Но сего моего мнения не осмелился я поместить в доклад, а прошу Вас, милостивый государь, при поднесении оного всеподданнейше доложить о сем Его Императорскому Величеству”.

• ) Допущена в докладе описка: грамота подписана 11 апреля.

М.

Результатом доклада и письма Саблукова явился указ Правительствующему Сенату от 23 февраля 1804 года, о возвращении в казенное ведомство пожалованных девице Мусиной-Юрьевой крестьян, законченный словами:

“О доходах же собранных с сего имения со дня пожалования оного по сие время дано от Нас особое, кому следует, предписание”.

Вот в чем заключалось это особое предписание, явившееся, как можно думать, следствием соглашения с Вдовствующей Государыней Императрицей Марией Федоровной.

На другой день, по подписании указа Сенату, то есть 24 февраля 1804 года, Государь Император Александр Павлович подписал и отправил к Августейшей Матери следующую записку:

“По кончине девицы Мусиной-Юрьевой, никаких наследников не имеющей, недвижимое имение на законном основании поступило в казенное ведомство; собранные же с оного имения доходы и на оные проценты, имеющиеся в Опекунском совете, сходственно воле Вашего Императорского Величества, прошу отдать матери умершей”.

25 февраля того же 1804 года Государыней Марией Федоровной было дано повеление Опекунскому совету о выдаче означенного капитала.

Вот полный текст этого документа:

“Санкт-Петербургскому Опекунскому совету: препровождая при сем для хранения подлинную записку Императора, любезнейшего моего сына, всходствие оной повелеваю: обращающийся в сохранной казне капитал, составленный с дохода с имения покойной девицы Мусиной-Юрьевой, и с накопившимися на оный по день выдачи процентами, выдать ее матери надворной советнице Вакар.

Подпись Мария В Санкт-Петербурге, февраля 25 дня 1804 года”

Когда мать девицы Мусиной-Юрьевой вышла за надворного советника Вакара установить не удалось, но приводимые ниже сего акты дают повод думать, что бракосочетание произошло едва ли не в феврале 1803 года.

Дело в том, что в этом месяце появился чрезвычайно интересный по форме документ: ВЫСОЧАЙШЕЕ повеление, объявленное Правительствующему Сенату министром юстиции Дмитрием Прокофьевичем Трощинским и утвержденное, вдобавок, собственноручно Государем Императором.

Вот каков вид этого, - единственного, кажется, - документа:

“Быть посему, Александр

В Сибурге, февраля 3, 1803 года Его Императорское Величество Всемилостивейшее пожаловать изволил служащего при делах генерал-рекетмейстера переводчиком коллежского асессора Вакара в надворные советники.

Подпись Дмитрий Трощинский»

Второй документ – это выпись из метрических книг, С. Петербургской приходской Римско-католической церкви, святой девы и великомученицы Екатерины.

Приводим его в переводе с латинского:

“1804 года января, 16 дня, преосвященнейший и почтеннейший господин Моглиевского архиепископа коадъютор, Годаренский епископ и римско-католической духовной коллегии член, Бениславский, крестил младенца Александра, рожденного декабря в 30 день прошлого 1803 года, сына законных супругов надворного советника Алексея Вакара и Мавры, урожденной Юрьевой; восприемником удостоил быть его величество Государь Император Александр Первый, а от имени его величества присутствовал его Высокопревосходительство, двора Его Императорского Величества обергофмейстер, орденов Александра Невского и святой Анны первой степени кавалер, Ордалион Александрович Торсуков; восприемницею же была ее сиятельство, графиня Мария Зубова, урожденная княжна Любомирская”.

Наконец, помещенное ниже письмо Вакара к министру юстиции Ивану Ивановичу Дмитриеву вполне подтверждает наше предположение, о времени вступления матери Марфы Павловны в брак с А.Г. Вакаром.

Достаточно, кажется, выяснив происхождение Марфы Павловны Мусиной-Юрьевой, можем добавить, что в распоряжении действительного статского советника Е.С. Шумигорского имеется портрет ее матери, госпожи Вакар, который будет воспроизведен при одном из трудов Евгения Севастьяновича. Портрет этот снят с супруги Алексея Григорьевича Вакара в сорокалетнем уже ее возрасте.

Почему при отыскании мужа для матери девицы Мусиной-Юрьевой выбор пал на Вакара, нам неизвестно.

А.Г. Вакар, дворянин по происхождению, первоначально находился в польской военной службе, где получил чин ротмистра.

В 1798 году, 24 января, Вакар подал генерал-прокурору князю Куракину прошение об определении его в русскую службу.

Следствием такого ходатайства Вакара было то, что князь Алексей Борисович отдал приказ о помещении его, Вакара, переводчиком в комиссию составления законов Российской Империи. Оказалось, однако, что в означенной комиссии вакансий для переводчика не было, тогда Вакар подал 27 февраля новую просьбу, с приложением перевода с Польской конституции 1789 года, сделанного им по поручению комиссии для испытания его способности в течение одного часа. Вместе с тем, Алексей Григорьевич в прошении своем добавил, что может переводить с латинского и французского языков.

Князь Куракин отнесся к начальству юстиц-коллегии с предложением определить Вакара на должность переводчика в Департамент римско-католических дел.

Так, к архиепископу Могилевскому Сестренцевичу князь Куракин писал:

“Препоручаю в милостивое покровительство Вашего преосвященства подателя сего, польской службы ротмистра Вакара, который переводить может с латинского и польского языков на русский, прошу Вас милостивый государь мой, определить его в Департамент римско-католических дел на вакансию переводчика, каковою милостию к нему одолжить изволите и того, который с истинным почтением навсегда честь имеет быть

Вашего преосвященства Милостивого государя моего Покорнейшим слугою”

19 марта 1798 года был получен князем Куракиным ответ:

“Сиятельнейший князь! Милостивый государь! Вследствие высокопочтеннейшего Вашего сиятельства письма, от 15 сего марта ко мне последовавшего, относительно помещения польской службы ротмистра Вакара на состоящую в Юстиц-коллегии, Римско-католическом департаменте переводчицкую вакансию, по знанию им латинского, российского и польского языков, имею честь Вашему сиятельству ответствовать, и сим уведомить, что я бывший предварительно о таковом Вашего сиятельства соизволении извещен через господина прокурора Скржендаевского, предложил коллегии упомянутого Вакара в означенную вакансию принять, и на утверждение в том звании представить Правительствующему Сенату, ибо для меня всегда лестно, есть и будет, исполнять Вашего сиятельства приказания.

Впрочем, с глубочайшим высокопочитанием и преданностью имею честь быть Вашего сиятельства Милостивого государя Покорнейший слуга Архиепископ Ст. Сестренцевич”.

Определенный 30 апреля 1798 года переводчиком Государственной юстиц-коллегии в Римско-католический департамент, А.Г. Вакар прослужил там почти два года.

26 марта 1800 года, по указу Правительствующего Сената, Вакар был переведен к генерал-рекетмейстерским делам.

Произведенный 28 декабря 1798 года в титулярные советники, Алексей Григорьевич Именным Высочайшим Указом был пожалован: 14 октября 1801 года в коллежские асессоры, а 13 февраля 1803 года – в надворные советники.

Прослужив при генерал-рекетмейстерских делах до 1809 года, Вакар просил о награждении его следующим чином, но так как переводческая должность не давала ему права на получение такой награды, то он 14 апреля подал на Высочайшее Имя просьбу об увольнении его от означенной должности для определения к другим делам.

29 апреля 1809 года надворный советник Вакар был, согласно прошению, уволен от должности переводчика и почти год не занимал никакого служебного места.

Находясь при делах генерал-рекетмейстера, Алексей Григорьевич кроме прямых своих обязанностей по званию переводчика с латинского и польского языков, исполнял обязанности экспедитора по малороссийским и польским делам и с 25 октября 1804 года по 5 марта 1808 года должность переводчика немецких дел.

Первого февраля 1810 года Вакаром было подано министру юстиции И.И. Дмитриеву прошение об определении к месту. В прошении этом он, между прочим, писал: “Лета мои, способности и по наукам, и по службе приобретенные, а наипаче благодарность за многие щедроты Монаршие, мне и семейству моему оказанные, не дозволяют мне отстать от оной просьбы моей, и жить уже втуне, без службы и трудов по оной.

Хотя все сии поводы и достаточны, суть к снизысканию благосклоннейшего уважения просьбы моей, в добродетели и справедливости Вашего превосходительства, но я побуждаюсь еще объяснить и то, что подобное место *) в 1803 году Высочайшим Именем через бывшего господина министра уделов Трощинского, предлагаемо мне было, которого по тогдашним обстоятельствам моим и не имея довольно опытности в делах, принять не мог.

И так ныне, от Вашего превосходительства зависит исполнить таковое Монаршее Благосоизволение и, наконец, оказать справедливость прежней службе моей”.

В заключение, Алексей Григорьевич просил “ускорить сию милость, столь долго ожидаемую, которая, открыв новый путь к подвигам, служить, доколе лета и силы дозволят, соорудить неизгладимый памятник признательности в сердцах всего семейства моего высокой особе Вашей”.

4 февраля 1810 года Иван Иванович Дмитриев приказал объявить Вакару, чтобы он, избрав место, просил о помещении, а 11 марта того же года состоялся приказ об определении его, согласно желанию, в Департамент министерства юстиции на свое содержание.

На ходатайство Вакара о награждении до определения к месту, чином коллежского советника за выслугу лет, 20 марта высочайше повелено было:

“Ожидать конфирмации поднесенного доклада”.

В первых числах октября 1810 года, Алексей Григорьевич был определен в Могилевскую губернию губернским прокурором, а 13 марта министр юстиции И.И. Дмитриев получил от него следующее письмо:

“Ваше высокопревосходительство, Милостивейший государь! Со времени служения моего под высоким начальством Вашим, - и в Департаменте, и ныне губернским прокурором, я мог бы называться счастливым! – Ведя себя прямою дорогою службы избегнул и здесь в Могилеве многих неприятностей, кои причинял и причиняет здесь дух партий и раздора; но должен изъяснить Вашему высокопревосходительству, что при всем том, я страдаю: что служу – даже не имея в виду никакой награды.

Чин надворного советника получил я от милости Государя Императора по случаю женитьбы моей…, один год прослужив коллежским асессором; ныне же девятый год служа надворным советником, за столь сугубую выслугу лет, и за отличную бывшего начальника моего, господина сенатора Бороздина рекомендацию, - в следующем мне чине по справедливости – встречаю препятствия.

Ваше высокопревосходительство были уже раз предстателем моим у Высочайшего Престола; - при отправлении моем в сию должность. Обнадежить меня еще соизволили оным покровом своим; но по-видимому, бывшие тогда препятствия и теперь не миновали. Как же исправляю должность прокурора, известно отчасти и Вашему Высокопревосходительству; ссылаюсь, впрочем, на господ губернатора, чиновников, дворянство, а даже на самых несчастных узников: - всякому отдаю, что кому следует, - а последних одеваю и кормлю по мерам и возможностям моим.

Засим что ж делать и к кому осталось мне прибегнуть ежели не паки и паки молить у столп ваших в ободрение служения моего? Не для себя об оном молю: я отец шестерых живых детей; сострадаю доброй жене моей, которая слишком много чувствует сие уничижение наше.

Милостивый государь! – дали место, дайте ж и дух к исправлению обязанностей оного! – так поступает Всевышняя Благодать: - кто же более Вас достоин подражать оной?

Прославляя бессмертное и любезное всем имя Ваше, с глубочайшей благодарностию, имею счастье пребыть

Вашего высокопревосходительства Обязанный и нижайший слуга Алексей Вакар Февраля 28, 1811 года Могилев”

• (чину и способностям его соответственное)

Приведенное письмо министром приказано было оставить без ответа.

31 августа 1811 года Вакару было объявлено монаршее благоволение; 7 декабря того же года министр Юстиции И.И. Дмитриев изъявил ему признательность свою за усердие и деятельность по должности Могилевского губернского прокурора, а через год по случаю неполучения от него никаких донесений с июня по декабрь месяц 1812 года, даже по очищению Могилевской губернии от неприятеля, Вакар был причислен к герольдии.

После того, надворный советник Вакар, рапортом от 9 декабря 1812 года доносил министру юстиции, что по приближении неприятеля к Могилеву, он готов был с семейством своим выехать из города и 6 июля уведомил о том гражданского губернатора графа Толстого, который однако же обнадежил его, что опасности нет еще. На другой день, то есть 7 числа поутру, собрались к губернатору все чиновники. Некоторые просили позволения выехать, а другие лошадей, как для дел, так и для себя, и именно губернский почтмейстер Кржижановский, и директор гимназии Цветковский. Но губернатор в том отказал, уверяя о безопасности и скором прибытии корпуса генерала Раевского. В вечеру того же самого дня Вакар, будучи у председателя Первого департамента Главного суда, Милькевича, у коего случился и поветовый маршал Маковецкий, узнал от сего последнего, что неприятель находится в его имении, отстоящем от города в 13 верстах. Донесли о том губернатору, но он отозвался, что пока не получит от Главнокомандующего армии по сему предмету повеления, до тех пор не должен выезжать из города, а между тем, для разведания послать полицмейстера. Когда ж 8-го июля приведен был взятый полицмейстером в плен французский шоссер, когда уже губернатор удостоверился о скором нападении неприятеля на город, и, по просьбе артиллерии полковника Грессера, позволил Вакару выехать из города, Вакар не успел добежать до двора, как уже началось под городом сражение, а по выезде из дома повстречал на улицах и неприятеля. – Почему принужден был возвратиться в дом, который запер для спасения от грабительства. К нему пришли оставшиеся в городе почтмейстер Кржижановсский, директор гимназии Цветковский, советник правления Трубчинский, губернский стряпчий Иванов, и возвращенный с пути неприятелем губернский землемер Еремеев, у которого ограблены и все губернские планы. Чиновники эти все советовались с прокурором, что делать, так как некоторым из них было предложено идти навстречу неприятельскому фельдмаршалу. Прокурор от сего отказался, говоря, что сам не пойдет, а будет ожидать призыва, - на что и те чиновники согласились. После сего, Вакар вышел из дому и видел везде французского фельдмаршала Даву, которому велено было кричать УРА и ВИВАТ НАПОЛЕОНУ. Однако ж, никто сего не исполнил, кроме встречавших фельдмаршала: могилевского маршала Маковецкого, быховского маршала Крогера и судьи Стаховского. – Потом, когда фельдмаршал находился на рынке и требовал доставить для армии хлеба и говядины, то бывший тут же маршал Крогер, увидев Вакара в числе народа, кричал – ему, чтобы приблизился к фельдмаршалу, почему он и принужден был это выполнить. Фельдмаршал спрашивал у него, сколько может доставить припасов. Но как Вакар от сего отказался, то фельдмаршал, рассердясь, приказал своему генералу, чтобы жители пекли хлебы, для сбора коего назначены были судья Стаховский и учитель гимназии Жуковский. При возвращении же Вакара в дом, маршал Крогер, остановив его на дороге, сказал ему, что он будет комиссионером; но прокурор просил не представлять его в эту должность.

На другой день, то есть 9 числа, привезены в город, захваченные французами в деревнях: помещик Яншин, с женою, действительный статский советник Левашов, коллежская советница Паскевичева, подполковник Казанович, с сыном, надворный советник Гагельштром, с семьей и смотритель богоугодного заведения Санковский. Маршал Крогер рекомендовал их фельдмаршалу, отзываясь о Гагельштроме, что он русский шпион, который, равно полковник Казанович и смотритель Санковский, были по повелению фельдмаршала арестованы, а прочим позволено выехать. По отправлении же фельдмаршала в поход, приказано было Казановичу и Санковскому следовать в свите его. Между тем 11го числа поутру, все чиновники и дворяне, в городе оставшиеся, Могилевским маршалом Маковецким представлены были фельмаршалу, который говорил речь, изъясняя в оной, между прочим, удивление свое, что в Могилевской губернии не находит того энтузиазма и польского духа, который видел в прочих губерниях. Председатель Второго департамента Главного суда Лускина многократно перебивал речь уверением, что и в Могилевской губернии есть польский дух; 12 числа председатели Милькевич и Лускина прислали в дом Вакара нарочного, приглашая его в дом Лускины. Тут объявлено было ему предписание фельдмаршала, чтобы они, Милькевич и Лускина, учредили из себя и маршала Маковецкого администрацию, пригласив к заседанию в оной и прокурора, и немедленно занялись бы снабжением армии всем нужным. Председатели сказали Вакару, что они намерены сие исполнить, предположив сделать сбор с имений одних только российских помещиков. Вакар из собрания вышел, и более не показывался, сказавшись больным, а вскоре после услышал, что открыта новая комиссия, для управления всей губернией, в которую назначены членами председатели Лускина, Милькевич, марашалы Маковецкий и Нитославский, бывший председатель Главного суда Милаш и быховский и окинский подкомории Потопович и Слежановский.

Перед выездом фельдмаршала Даву в поход, велено было в воскресение собраться в католической церкви, под предлогом сбора на раненных. Напротив того, после обедни, председатель Лускина, как губернский комиссар, от имени фельдмаршала велел всем присягать Наполеону на верность, какова присяга и в других церквах была принимаема: в греческой – комиссаром Маковецким, а в Лютеранской – комиссаром Нитославским. Во время службы было велено на ектении поминать Наполеона. От самого алтаря до дверей стояли в два ряда вооруженные солдаты и производим был барабанный бой. Вакар до начатия еще присяги ушел домой, но из оного был призван в церковь посланными. На поданном ему присяжном листе он подписался следующим образом: ”в том, что не буду вредным, подписуюсь, - имя и фамилия”, но чина и звания не подписал, потому что при всяком удобном случае, обязан был служить своему законному Государю. Председатель Лускина, видя сие, сказал, что он не то написал, что другие подписывают, - но прокурор отозвался, что он подписал то, чего требовал фельдмаршал.

По учинению всеми жителями присяги, на другой день, то есть 22 июля, фельдмаршал выехал в поход, место же его заступил князь Понятовский и определил губернатором генерала Пакоша. 28 числа в католической церкви подписана была Конфедерация, согласная с таковою же варшавскою, причем, председатель Лускина говорил речь. Губернская комиссия старалась о подписке сей конфедерации и в поветах. Между тем, российские ордена в Могилеве все с себя сняли. Князь Понятовский со всеми его окружающими квартировал в доме Лускины; и когда выступил в поход, - присланный генерал-губернатором дивизионный генерал маркиз Далорна также остановился в доме Лускины, а потом перешел в дом губернатора. – Со стороны комиссии наряжены были, будто от имени дворянства, делегатами для подписания присяги и акта Конфедерации Наполеону: некто Прозор, коего имение, как Вакар слышал, было два раза секвестровано за измену, полковник бывший польской службы Киркор и польский ротмистр Собанский. 2 августа был дан, якобы от дворянства, бал для именин Наполеона, куда приглашен был и капитан Черноевич, привезенный из Шклова с семьею, за то, что будто бы у него скрывались казаки. Этот бал сделан был председателем Лускиной, с помощью некоторых дворян. По случаю сего бала, зажжена была иллюминация и сочинены учителем гимназии Жуковским стихи.

6 августа прибыл в Могилев интендант французской армии Фескет и привез декрет Наполеона об учреждении новой губернской комиссии, в которую определены членами: председатель Лускина, статский советник Цехановецкий, статский советник Голынский, Рогачевский маршал Пузына и граф Струтинский, а председатель Милькевич сделан генеральным секретарем комиссии. Подпрефектами определены поветовые маршалы, кроме Оршанского и Бабиновецкого поветов, в коих велено быть подпрефектами тамошним поветовым судьям, - в первом – Василевскому, а в последнем – Рогозе. Мэром города Могилева назначен был подкоморий Венцлавович и в асессоры к нему – Домбровский и Ковзан. – Тем же декретом было велено учредить национальную гвардию и жандармов. Лускина и Маковецкий с особенным рвением старались скорее это исполнить, набирая для того посредством угроз и уговоров молодых дворян. Многие из них по выступлении в поход разбежались. Из числа таковых, 10 человек Вакар скрыл в своем доме.

12 октября прокурор Вакар был потребован к маркизу Далорну, который, узнав от него о порядке наблюдаемом российским правительством, равно о распоряжениях его по разным предметам, объявил, что он обязан восстановить в Могилеве присутственные места и чиновников, по повелению Наполеона, вследствие чего и Вакар назначается прокурором. Последний отказывался от такого назначения, отговариваясь незнанием французского порядка и законов; однако за всем тем, маркиз Далорна настоятельно утверждал, что он будет прокурором. 24 октября Вакар был вторично призван к маркизу, у которого в тот день было собрание. Между присутствовавшими находились оба председателя и граф Струтинский. Маркиз объявил Вакару, что они советуются об открытии присутственных мест. Председатель Лускина почти все собрание занял тем, что домогался быть при прежней своей должности. Когда из собрания все, кроме председателя Мельковского выехали, то маркиз вновь – предъявил требования Вакару занять должность прокурора, - на что есть воля Наполеона, повелевшего всех чиновников восстановить по-прежнему. Но Вакар решительно от этого отказался, говоря, что Российский Император имеет все право на его верность и преданность.

После сего, 27 октября, маркиз прислал к Вакару формальное письмо, о том же прокурорстве. Так как носились уже слухи о ретираде неприятеля, то Вакар решился медлительностью спастись о возлагаемого на него дела. Вышло так: маркиз отлучился в уезды, а Вакар 4 ноября заболел горячкою, во время которой болезни неприятель из Могилева бежал, а 12 числа в город вступили российские войска под командой генерала-адьютанта Ожаровского, но вскоре прибыл генерал-лейтенант Шепелев, который управлял в Могилеве временно и гражданской частью. Генерал Шепелев присылал к больному Вакару адъютантов своих и дежурного полковника, а 1го декабря Вакар и сам был у генерала и говорил с ним о делах и чиновниках, объявляя, что дела все должны быть целы, кроме дел губернского правления, коих не успели вывезти (однако и они были собраны и помещены в архив), а канцелярские служители и секретарь губернского правления спаслись бегством. Генерал Шепелев из чиновников Лускине и Крогеру запретил выезд из города. Заключил свое донесение Вакар тем, что он потерпел от неприятеля убытки на 64/т рублей; содержал большой постой, не имея сам пропитания; что во время нахождения в Могилеве неприятеля, некоторые казенные имения интендантом, с помощью секретаря его, учителя Жуковского, отданы разным лицам в аренду и деньги за оные взяты вперед; что председатель Лускина, во время управления его комиссией, обнаружил себя неприятелем России; что Могилевский архиепископ Варлаам сам подписал присягу и Конфедерацию, а от консистории предписано было привести к такой же присяге и все духовенство; что губернский стряпчий Иванов ни к одной из сих бумаг не подписывался, а другой губернский стряпчий, Богданович, выехал в Малороссию, куда выехали и некоторые другие уездные стряпчие. Оставшиеся на месте пребыли верны; напротив того, бывший при делах прокурорских коллежский регистратор Носович, по обольщению поляков, вступил в их службу.

Вслед за этим донесением, был получен от Вакара второй рапорт, от 10 декабря. Представляя перевод с речи, говоренной Наполеону в Смоленске одним из делегатов могилевских, литовским обозным Прозором, Вакар объяснял, что кроме делегатов, как он узнал, ездил с ними, без всякого назначения, по своей воле, сын могилевского помещика и подкомория Гордзялковского, имя которого ему неизвестно, и он был представлен Наполеону; по словам Вакара, делегаты не были избираемы, а назначены губернской комиссией, обще с губернатором маркизом Долорна, который принудил к тому помещика Киркора устрашением.

Министр юстиции довел объяснение Вакара до сведения Комитета министров, и, спрашивая разрешения, повелено ли будет после сего числить надворного советника Вакара при герольдии.

Комитет министров, не находя достаточными оправдания Вакара, в том, что он подписал присягу неприятелю и тем менее, что в то же время, как сам он изъявил, могилевский губернский стряпчий Иванов, ни к присягам, ни к другим бумагам не подписывался, - положил: Его, Вакара, как ненадежного чиновника, от службы отставить.

В 1815 году Вакар просил у герцога Александра Виртембергского покровительства к возвращению ему прежнего места с жалованием или же к получению другого соответственного. 7 марта 1815 года герцог Виртембергский, между прочим, писал министру юстиции Д.П. Трощинскому:

“Вакар ищет покровительства, желая оправдаться по предмету обвинения его в невыезде из Могилева во время нашествия неприятельских войск, за что он удален от должности. Я только побуждаюсь признательностью, какую заслужил он усердной прежде всего службой своей под моим начальством, просить для него защиты, если найдете в сем случае невинность.”

Рассмотрев обстоятельства дела, и представленные Вакаром аттестаты прежней службы, Дмитрий Прокофьевич Трощинский 25 марта 1816 года приказал изготовить записку в Комитет министров. Была ли такая записка внесена в Комитет, неизвестно, на составленном же черновике таковой имеется, без обозначения даты, пометка:

“Обождать до удобного времени.”

Кажется, Алексей Григорьевич Вакар так и не поступил более на службу, а прожил до конца жизни в имении, занимаясь сельским хозяйством. Для полноты очерка, приводим текст изготовленной для М. П. Мусиной-Юрьевой, грамоты и рисунок герба.

Данная на дворянство Мусиной-Юрьевой грамота имеет на первой странице во главе, государственный герб: Двуглавого Орла с изображением на груди щита с Георгием Победоносцем. Рамка той же страницы составлена из городских гербов с инициалами, на 4 углах рамки, Императора Александра I – буквы А с короной наверху.

Текст этой грамоты следующий:

“Божиею поспешествующею милостию, Мы, Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель и Государь Иверския, Карталинския, Грузинская и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и Государь Еверский и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем обще и каждому особливо чрез сию Нашу жалованную грамоту, что хотя Мы по Самодержавной от Всемогущего Бога Нам данной Императорской власти и по природной Нашей Милости и щедроте всех Наших верных подданных честь, пользу и приращение Всемилостивейше всегда защищать и споспешествовать им желаем, однако же наипаче к тому склонны, чтоб тех Наших верных подданных и их роды честью, достоинством тако же и особенною Нашею милостью по их состоянию награждать; повышать и надлежащими преимуществами жаловать и во оных подтверждать, которые особенное Наше внимание заслуживают. А посему Мы, и по точной силе и словам завещания Его Императорского Величества, Любезнейшего Родителя Нашего, в Бозе почивающего Императора Павла Петровича, в первый день августа 1801 года всемилостивейшее пожаловали и возвели девицу Марфу Мусину-Юрьеву в дворянское Всероссийской Империи достоинство. Удостоя таковым нашим Высокомонаршим благоволением оную девицу Марфу Мусину-Юрьеву, как по Нашей Императорской щедроте, которую мы для награждения добродетелей ко всем нашим подданным имеем, так и по дарованной нам от Всемогущего Бога Вседержавной власти, Всемилостивейшее соизволили помянутую Мусину-Юрьеву в вечные времена в честь и достоинство нашей Империи дворянства равно обретающемуся в Нашей Всероссийской наследной Империи, царствах, Княжествах и землях прочему дворянству, возвести, постановить и пожаловать, яко же Мы сим и силою сего ее, Мусину-Юрьеву в вечные времена в честь и достоинство Нашей Империи дворянства возводим, постановляем и жалуем, и в число прочего Всероссийской Империи дворянства таким образом включаем, чтобы ей в вечные времена всеми теми вольностями честью и преимуществом пользоваться, которыми и другие нашей Всероссийской Империи дворяне по Нашим правам, учреждениям и обыкновениям пользуются. Для вящего же свидетельства и в признак сей Нашей Императорской Милости и возведения в дворянское достоинство жалуем и подтверждаем ей, Мусиной-Юрьевой, нижеследующий дворянский герб, который удостоен был и Высочайшей Любезнейшего Родителя Нашего конфирмации. Щит разделен на 4 части из коих в 1 и 4 в золотом поле изображен Государственный герб с крестом на нем державного ордена святого Иоанна Иерусалимского. В последних двух частях в серебряном поле находятся две княжеские шапки. Щит увенчан дворянским шлемом и короной с тремя страусовыми перьями. Намет на щите красный и черный, подложенный серебром и золотом. Внизу щита девиз: Сила Божия в немощи совершается. Чего ради жалуем и позволяем помянутой девице Марфе Мусиной-Юрьевой вышеписанный дворянский герб во всех честных и пристойных случаях, в письмах, печатях, на домах и домовых вещах и везде, где честь ее, другие случающиеся обстоятельства того потребуют, употреблять по своему изволению и рассуждению, так как и другие Нашей Империи дворяне оную вольность и преимущество имеют; и того ради всех чужестранных Потентатов, Принцев и высоких областей Владетелей, такоже графов, баронов, дворян и прочих чинов как всех обще, так и каждого особливо чрез сие дружелюбно просим, и от всякого по достоинству чина и состояния благоволительно и милостиво желаем оной Мусиной-Юрьевой сие, от Нас ей Всемилостивейше пожалованное преимущество в их государствах и областях благосклонно позволить, а Нашим подданным, какого бы чина, достоинства и состояния оные ни были, сим Всемилостивейше и накрепко повелеваем помянутую Мусину-Юрьеву за дворянку Всероссийской Империи признавать и почитать, и ей в том, також и в употреблении вышеозначенного дворянского герба, и во всех прочих, Нашему Всероссийской Империи дворянству от Нас Всемилостивейше позволенных, правах, преимуществах и пользах предосуждения обид и препятствия отнюдь и ни под каким видом не чинить. А для вящего же уверения Мы сию Нашу жалованную грамоту Нашею собственной рукой подписали и Государственной Нашею печатью укрепить повелели. Дана в Санкт-Петербурге, месяца апреля первого на десять дня, лета от Рождества Христова тысяча восемьсот второго, Государствования же Нашего во второе. Александр.

Вице-канцлер князь Куракин.” Н.А. Мурзанов Арсеньев В. С. К статье Н. А. Мурзанова «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева». Летописи историко-родословного общества. Вып. 4 (24). 1910.

В первом выпуске “Летописи историко-родословного общества в Москве” за 1909 год в статье Н.А. Мурзанова “Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева” приводятся интересные биографические данные, касающиеся мужа матери названной девицы – Алексея Григорьевича Вакара, причем на странице 60-той говориться, что Вакар ”кажется, так и не поступил более на службу”.

Для полноты сведений о нем, считаю нелишним привести следующие два документа, находящиеся в архиве Витебского губернского правления и указывающие, что А.Г. Вакар незадолго до 1830 года занял должность редактора Могилевского Дворянства.

В. Арсеньев, Витебск. 4 октября 1909 года.

Копия.

Сиятельнейший князь, Милостивейший государь,

Благосклоннейшее внимание, коего Ваше Сиятельство удостоили меня при представлении в редакторы от Могилевского Дворянства, причислило меня до конца жизни моей к обожателям Особы Вашей; сие ж самое осмеливает принести теперь всенижайшую просьбу, но не формальную:

Происхождение фамилии моей признано дворянским от Могилевского Дворянского Депутатского собрания, утверждено герольдией и герб внесен в высочайше конфирмованный гербовник; многие члены оной служат в штабе и обер-офицерских чинах с отличиями; а другим должно было еще в прошлом году – по способности – определиться; двоих же малолетних сирот намерен был я просить, Ваше Сиятельство, об определении в открывающийся Полоцкий кадетский корпус; почему еще в мае месяце прошлого, 1829 года, подано от меня в Депутатское Собрание прошение: о снабжении их свидетельствами в копиях с определением оного; деньги на Гербовую бумагу доставлены, и всех восьми кандидатов моих происхождение метриками и справками очищено, а в том числе и малолетнего сына моего; но, другой год нет сему делу окончания, хотя я уже неоднократно просил Заступающего место губернского, - господина Могилевского поветового маршала Мержеевского, коего сослужение со мною в Могилеве и прежняя гармония знакомства нашего, казалось, давали мне на то право.

В наступающем августе месяце некоторым из моих кандидатов должно отправиться в Академию для продолжения наук, чего в прошлом году не учинили за неполучением свидетельств; а малолетние – может быть, - удостоились бы милости Вашего Сиятельства в определении их в помянутый кадетский корпус; то я решился уж на дерзкий путь: прибегнуть к высокому покровительству Вашему, зная, что одна строка Вашего Сиятельства предстательства у преданного вам дворянского начальства нашего скорее успеет, нежели самые убедительные просьбы мои, и Могилевское Дворянское Депутатское Собрание не замедлит более своего решения и выдачи с оного копии.

Решился, и к стопам Вашего Сиятельства, повергая сию просьбу мою, имею счастье пребыть навсегда с глубочайшим высокопочитением и неизменною преданностью.

Милостивейший Государь!

Вашего Сиятельства Всепокорнейший слуга Надворный советник и кавалер Алексей Григорьев сын Вакар

На поданном пометки: (№ 249), (№5541), (30 июня 1830 в Калуге), (8 июля в Витебске), (писать о сем господину Могилевскому губернскому маршалу и просить, чтобы просителю доставлено было скорое удовлетворение и донести; если что препятствует, то бы обстоятельство объявить) Июня 1830 года, с. Лешно Бабиновицкого повета.

Копия Управление генерал-губернатора, 9 августа 1830 года, №2335 Могилевского Дворянского Депутатского собрания Выводовой части

Его сиятельству,

Господину генерал-губернатору Витебскому, Могилевскому, Смоленскому и Калужскому, генералу от инфантерии и кавалеру, князю Николаю Николаевичу Хованскому.

Ваше Сиятельство, по поданному прошению от надворного советника Вакара, по предмету выдачи для нескольких сирот его фамилии свидетельств и копии с определения, предложить изволили сделать зависящее распоряжение о скорейшем удовлетворении просьбы господина Вакара, донести между тем какие причины могли препятствовать сему собранию в невыдаче просимых господином Вакаром копий более года.

А по справке значит: Надворный советник, Алексей Григорьев сын Вакар, поданным прошением 1829 года просил Дворянское собрание о причислении однофамильцев своих к роду и поелику на удостоверение происхождения их представленные метрики некоторые не были засвидетельствованы подлежаще консисторией, то Дворянское собрание отправило оные в Белорусскую Греко-Униатскую Духовную Консисторию, от которой по засвидетельствовании, получив в возврат сии метрики, и найдя оные законными, равно, что прибылые лица подлежат к роду Вакаров, Дворянское собрание решением своим 26 июня сего 1830 года сопричислило их к роду и он, Вакар, из определения сего потребное для тех лиц выписи получил 10 июля сего года, о чем Вашему Сиятельству Дворянское собрание честь имеет донести.

Подпись Правящий должность Губернского Могилевского поветовый дворянства маршал И. Мержеевский

В должности секретаря дворянства титулярный советник И. Кавзан

На подлинном пометка – (12 августа 1830) (№6702) Секретарь