Григорий Фефилов

Сейчас трудно восстановить в памяти все, что было в жизни, особенно в годы детства и юности. Осталось лишь в памяти то, что забыть нельзя. Дом в деревне Кулига Архангельской губернии, Шенкурского уезда Попонаволоцкой волости, в котором я родился 4 февраля 1904 года и провел детство, являлся чуть ли не единственным не только в волости, но и уезде. Он состоял из одной избы и двора, где находился скот. Изба имела одну комнату и была срублена из толстых сосновых бревен, которые изнутри были такими же круглыми, как и снаружи. Углы не спилены, а обрублены топором. Потолок также был из круглых бревен, крыша из колотых бревен с вытесанными желобами для стока воды. Передняя стена имела большую выпуклость и поддерживалась несколькими подпертыми бревнами. Печь была не из кирпича, а сбитая из глины, трубы для выхода дыма не имела, а вместо трубы в задней стене сделано отверстие, которое во время топки открывалось, а после закрывалось специальным ставнем (доской, обоколком). Когда печь топилась, то на расстоянии полутора метров от пола стоял сплошной дым и мы вынуждены были зимой вылезать с печи, чтобы не задохнуться от дыма. Когда была построена это изба, отец не знал, стояла она до 1912 года, в 1912 отец вместе со старшими братьями построил небольшую избу, а эта была разобрана на дрова. Отец Антон Михайлович и мать Ольга Федоровна - потомственные крестьяне - были неграмотные, рано познали тяжелую крестьянскую жизнь. При наличии большой семьи - пяти сыновей и двух дочерей - повседневно сталкивались с недостатками. Своего хлеба хватало не дальше, как до декабря, остальное время до нового урожая отец делал бачки, а старшие братья работали у кулаков на смолокурении, а в марте месяце уходили в Ярославскую область. Там нанимались в пастухи и возвращались домой осенью. Эту же участь пришлось испытать и мне, но только в своей деревне. Это с составляло средства для полуголодного существования. Младший брат и сестра померли от туберкулеза, не дожив и до девятилетнего возраста. Старший брат в 1914 году был призван в царскую армию, где и погиб. В 1915 был призван и второй брат. После длительной и тяжелой болезни помер отец, а затем и мать. В 1912 году меня отдали учиться в церковно-приходскую школу, которая находилась в двух верстах от нашей деревни. Мать так же, как и сейчас, готовила меня в школу. Прежде всего сшила из холста покрашенную в синий цвет сумку с лямкой через плечо. Сшила новые домотканные штаны, выкрасив в ту же краску, такое же пальто, соседка сшила новую ситцевую рубаху. Отец сшил новые кожаные сапоги, а брат изготовил кольдочку для ручки, карандаша и грифеля, грифельная доска в рамке была куплена раньше. Сам я вырезал прут и сделал десять палочек - для счета. Школа находилась в крестьянской избе, разделенной на две комнаты. В одной жила учительница Лидскова Мария Андреевна, при ней жила мать, две сестры и два брата. Во второй комнате размещалась школа, в ней же находилась русская печка, в которой мать Марии Андреевны ставила в период занятий пищу, пекла хлебы. Старший брат Николай Андреевич часто помогал сестре проводить уроки пения (ставил нас на молитву). Нередки были случаи, когда недисциплинированные ученики получали от него подзатыльники. Отец их был священник, но рано помер, они остались на обеспечении старшей сестры Марии Андреевны. Плюс незначительная пенсия ее матери. Жили бедно, часто продовольственные товары, такие как рыба, сушка и др. у местного торговца Парфенова Макара Александровича брали в долг, при получке рассчитывались и снова залезали в долги. Братья Николай и Владимир не были лояльны ни к духовенству, ни к существующему царскому режиму, за что Владимир в 1914 году был исключен из духовной семинарии, а брат Николай в том же году был арестован и осужден на полтора года тюремного заключения за то, что растоптал икону (Матерь Божию), находящуюся на постаменте при въезде в с. Благовещенское. В зимние морозы, учитывая мою плохую одежонку, Мария Андреевна часто оставляла меня ночевать в школе. Я забирался на русскую печку и спокойно спал до утра, а утром мать с соседскими ребятами посылала мне кусок хлеба или пирога с картошкой. В эти зимние вечера Владимир много рассказывал о революционера, о студенческих кружках, о партиях, о которых я никогда не слышал и не имел никакого понятия, хотя все это воспринимал особенно близко.