Владимир Трифильевич Рафальский

• ГА РФ

ф.10003 КОЛЛЕКЦИЯ МИКРОФИЛЬМОВ ГУВЕРОВСКОГО ИНСТИТУТА ВОЙНЫ, РЕВОЛЮЦИИ И МИРА.

оп.2 . Посольство России во Франции (1916-1924)
д.11 ПЕРЕПИСКА, 1917-1924 ... В.Рафальский, 1919-1921...
* НЕПОПУЛЯРНАЯ ЭМИГРАЦИЯ (Публицистическая статья. 1919–1945 гг.) / фрагмент/ 9 мая 1945 года Прага была очищена от фашистов. А через три дня… начались аресты эмигрантов. Нет, они (за ничтожным исключением) не сотрудничали с фашистами. Наоборот, — по мере возможностей помогали чешскому Сопротивлению, прятали подпольщиков, спасали евреев. А, кроме того, занимались своим делом: лечили, учили, изобретали, писали книги, не теряя надежды на то, что еще смогут быть нужными и полезными своей Родине.Только Родина — в лице органов СМЕРШ Первого Украинского фронта им не поверила. Впрочем, основные списки подлежащих репрессиям эмигрантов, вероятно, были подготовлены заранее. Во-первых, с 1939 года проходили аресты в оккупированных Советским Союзом странах Прибалтики, в западных районах Украины и Белоруссии. Во-вторых, в Чехословакии уже знали об арестованных и депортированных в Россию эмигрантах из Германии и Польши — по мере их освобождения от фашистской оккупации. Некоторые, особо осмотрительные в предвидении репрессий, покидали насиженные места. Но большинство, не видя за собой никакой вины, не хотело или же физически не могло это сделать. Первым 11 мая 1945 года был арестован востоковед и дипломат Владимир Трифилович Рафальский. Он умер на следующий день — по непроверенным сведениям покончил с собой, выбросившись из окна во время допроса.

• http://forum.vgd.ru/post/206/25152/p755311.htm

Вот страшная история о жизни и гибели Владимира Трифильевича Рафальского из интернета : http://www.ruslo.cz/articles/397/

Владимир Трифильевич Рафальский родился в 1886 в городе Ровно Волынской губернии в семье губернатора Трифилия Лукича Рафальского. Все четверо сыновей Рафальских получили хорошее образование: Сергей стал юристом, Борис — математиком, Владимир — дипломатом, Василий — врачом. Все четверо умерли не своей смертью.

Получив золотую медаль в гимназии, Владимир Трифильевич продолжил обучение в Москве в Лазаревском институте и блестяще окончил его курс за два года вместо полагающихся четырех. Учился также в Институте восточных языков при Министерстве иностранных дел. За успехи в образовании был послан в путешествие по восточным странам, побывал в Сирии, Палестине, Греции, изучил 24 языка, арабский знал с разными диалектами, был прекрасно знаком с культурой, литературой, поэзией Востока. Его любимым поэтами были Омар Хайям и Хафиз, стихи которых он переводил на русский язык. В мемуарах его дочери Ирины Владимировны Рафальской сохранилось упоминание, что переводы Владимира Трифильевича издавались каким-то украинским издательством (возможно, имеется в виду «Персидская хрестоматия», составленная В. Филоненко и выпущенная в Симферополе в 1922 году — Ив. Т.). В 1915 году Владимир Рафальский выехал из России для работы секретарем российского посольства в Риме, где его в 1917 году застала Февральская революция. Вскоре он был назначен дипломатическим представителем Временного правительства, а в 1918 году, когда образовалась Чехословацкая Республика, приглашен в Прагу. И хотя самого Временного правительства уже не существовало, Рафальский оставался «дипломатом по совести», ходатаем за судьбы русских беженцев перед официальными инстанциями, помощником и советчиком. Официальных отношений с советской Россией у Праги не было (Москва была представлена по линии Красного Креста), и Рафальскому отводилась консульская квартира. В подобном положении оказались и российские дипломаты в некоторых других странах — Василий Маклаков во Франции или Борис Бахметьев в Соединенных Штатах; они с честью, самоотверженно и совершенно бесплатно выполняли свой посольский долг так, как будто за их плечами стояло правительство России. Характерный пример представления о посольской чести находим в воспоминаниях о владыке Сергии: когда Владимиру Трифилевичу сообщили, что на ступенях Николаевского храма на Староместской площади сидит «какой-то православный священник, он сам поехал разобраться и пригласил отца Сергия жить у себя в консульской квартире до разрешения проблем». После того, как президент Чехословацкой Республики Томаш Масарик в 1934 году признал Советский Союз, миссия Рафальского, казалось, была отменена. Несмотря на это, он оставался видным общественным лидером русской колонии, но вынужден был устраивать свою жизнь самостоятельно. Он окончил Карлов университет, специализируясь по восточным языкам, и стал присяжным судебным переводчиком с девяти языков. Ирина Владимировна вспоминает, что «у него как переводчика было самое большое число языков в Чехословакии. Когда он хотел взять и десятый язык, новогреческий, ему ответили: извините, но у нас нет профессора, который бы вас мог проэкзаменовать, вам нужно ехать в Вену». Рафальский занимался переводами документов, технических и художественных текстов. В течение восемнадцати лет работал в Первом чешском страховом обществе — до 1945 года. Уже в Праге в 1928 году он женился на Марии Дмитриевне Щербачевой. Ему было 42 года, когда у них родилась дочь Ирина. Годом позже появился на свет сын Дмитрий. Своих родителей Владимиру Трифильевичу больше не довелось увидеть, а судьбы братьев Рафальских сложились трагически. В разгар революции и красного террора брат Борис, талантливый математик, застрелился, слегла и вскоре умерла мать. Старший из братьев, Сергей, вместе с женой эмигрировал в Грецию, где впоследствии стал крупным юристом, вице-прокурором в Афинах. Во время Второй мировой войны он был сражен осколком упавшей бомбы. Третий брат — Василий — выехать в эмиграцию не смог, остался в России ухаживать за больным отцом. Именно с ним произошла впоследствии единственная встреча в Праге. Вот как об этом вспоминает Ирина Владимировна: «Василий Трифильевич, или, как мы, дети, его звали, дядя Вася, и его жена, в советской России работали врачами, их много раз перебрасывали с места на место, потом им удалось попасть на юг, в Сочи, где Василий Рафальский был главным врачом больницы и практикующим хирургом. Во время войны он присоединился к какому-то эшелону и в 1942 году попал в Лицмандштатд. Оказавшись там, он дал объявление в русскую газету: „Доктор Василий Трифильевич Рафальский ищет своего брата Владимира, последнее известное место жительства которого — Прага“. Папа эту газету получал. Радость была неописуемая. Я в первый раз в жизни видела у папы слезы на глазах. Папа был хрупкий, сухонький, абсолютно не спортивный тип. Но никогда я не видела, чтобы он ныл или чтобы у него появились слезы. Началась горячая переписка, а вскоре дядя Вася со своей женой приехали к нам на две недели. Однажды дядя Вася говорил с мамой по душам и шутил, а потом вытащил маленькую бутылочку и говорит: — Здесь цианистый калий. — Зачем тебе? Дай сюда, я выброшу. — Нет-нет. Я эти рожи больше видеть не хочу. 26 раз я переселялся, 27-й раз я уже не в состоянии. А потом дядя получил какое-то письмо, которым его срочно вызывали в Бьялско (тогда это был Билец): там не хватало врачей, и его ждал оборудованный кабинет. Все немецкие врачи были на фронте, и он туда перебрался. Переписывались мы часто, понимали друг друга, влюбились в дядю Васю абсолютно. Когда приближался советский фронт, папа получил телеграмму: „Приезжайте немедленно в Билец, ваш брат и его жена умерли“. Они легли в кровать оба, с женой Эльфридой, приняли цианистый калий, и их не стало. Это было 30 января 1944 года». Как вошла в Прагу Красная армия-освободительница, Ирина Владимировна не забудет никогда. Она училась в пятом классе русской гимназии, был день 11 мая, отец был болен, у него был жар и он лежал в кровати, но ему пришлось подняться, когда в дверь позвонили люди в форме: «Офицер представился как майор Новиков. Было ли это имя настоящим, неизвестно, но этого „майора Новикова“ знает в лицо большинство русских эмигрантов, которые остались в живых. Спросил, дома ли папа, сказал, что им нужна помощь и через два часа они вернутся. Папа ответил: если я вам буду полезен своим знанием языков, тогда конечно… Но он все понял, отвел меня в кабинет, крепко обнял и сказал, что я остаюсь за старшую и должна позаботиться о маме... Папа не вернулся ни через два часа, ни через две недели, никогда». Двадцать лет семья ничего не знала о судьбе Владимира Трифильевича. И только в середине 60-х им в руки попала запрещенная в Чехословакии (и в СССР, и во всем соцлагере) книга Николая Синевирского «СМЕРШ: Год в стане врага». Автор (его настоящее имя Михаил Мондич), пражанин и выпускник русской гимназии, был взят смершевцами на работу в качестве переводчика. Отказаться было нельзя, и страшная тайна допросов и расправ стала для Синевирского смертельно опасным знанием. Он решил бежать на Запад. В 1947 году в Германии он выпустил свое свидетельство, описав день за днем виденное и слышанное в застенке. На этих страницах содержится и единственное свидетельство гибели Владимира Рафальского. СМЕРШ в Праге расположился в Стржешовицах, на Делостржелецкой улице, в доме № 11, переняв адрес у только что лютовавшего здесь гестапо: «Не прошло и десяти минут, — записывает Н. Синевирский, — как непривычный шум заставил меня выйти во двор. На бетонированном дворе лежал человек. Господи! Ведь это Рафальский. Это он! Нет никаких сомнений. Сколько раз я видел его в Николаевской церкви. Я всегда любовался его благообразностью: белыми волосами, белой бородой, умным и выразительным лицом. — Умирает, — проговорил майор Надворный. — Ну и черт с ним, — отозвался майор Попов. — Одним белобандитом меньше. Я смотрел на залитое кровью лицо, на мозги, смешанные с пылью на холодном бетоне! За что? Только за то, что он когда-то родился дворянином... Вернее всего, за то, что любил свободу и во имя этой свободы предпочел жить вне Советского Союза». По предположению Синевирского, Владимир Трифильевич выбросился из окна во время допроса, но дочь Ирина считает иначе: «Он был глубоко верующим человеком и осуждал людей, которые налагали на себя руки. Он говорил, что не имеет права распоряжаться своей жизнью, потому что не он ее создал. Невозможно представить себе, что он бы влез на окно и бросился вниз, и что этот майор Новиков, или кто там был, который его допрашивал и мучил, не задержал его, не схватил. Так что абсолютно ясно, что папу из окна выбросили. Он упал вниз со второго этажа, разбил голову, сломал руку и еще стонал. Так он и скончался. Где его похоронили, никто не знает». «Бойцы завернули тело Рафальского в одеяло и куда-то унесли», — заканчивает свой рассказ Синевирский. Мария Дмитриевна в этот же день с тревогой обратилась к своему брату Александру Щербачеву: «Ради Бога, Шурка, забирай детей и уезжай к маме во Францию...». «Он тогда ответил, что, мол, нет, дождусь возвращения Володи, — вспоминает Ирина Владимировна, — И его забрали через неделю. Папу в четверг, и его в четверг. Его везли по этапу через Бауцен в Германию, а оттуда — в Россию. Мы тоже мало знали о нем, знали только, что он жив, в Воркуте. На допросах ему выбили все зубы, у него была цинга. Но в бараке его уважали и любили, потому что он был абсолютно честный и порядочный человек. Он умудрился даже одежду свою гулаговскую содержать в чистоте. Нашел где-то белую тесемочку и пришил себе к воротнику. В 1953 году, когда умер Сталин, тех, кто выжил, отпустили. Дядя Шурик был отпущен из лагеря и жил у кого-то на квартире в Воркуте, там у него только тюфяк был и больше ничего. А мы начали делать все возможное для его возвращения в Прагу. А бабушка сделала ему вызов во Францию. Он решил с французской визой выехать во Францию. Но в Москве в аэропорту его не выпустили. У дяди Шурика сделался удар: отнялась правая рука. Его со страхом приютила подруга детства, Женя Миклашевская. Мы начали опять ходатайствовать о том, чтобы дядя Шурик мог вернуться в Прагу». После долгих мытарств удалось добиться согласия на выдачу ему паспорта. «Мама написала в Воркуту, что в следующем письме будет паспорт. Он получил это письмо, на радостях побежал к соседям, попросил у них кусочек сахара, чтобы принять сердечное лекарство, и от разрыва сердца умер. И когда мы послали ему потом паспорт, этот документ вернулся обратно. Целый конверт. Написано было: decede — скончался. Мама похоронена в Праге на Ольшанах. А папа нигде не похоронен. Мы с братом заказали памятную доску, она находится в крипте Успенского храма. Там написано: „Вечная память Владимиру Трифильевичу Рафальскому, сооснователю Святого Храма сего. Рожден 30 июня 1886 года в Ровно, арестован и замучен СМЕРШем 13 мая 1945 года в Праге и не погребен. Со святыми упокой, Господи“».